Прорыв инерции. Мария Дмитриевна Титова
трудно объяснить или выразить с помощью слов.
–Не знаю… страдать… наверное значит чувствовать боль. Такую, которая не проходит сразу, не проходит бесследно, она ранит. И эти раны ноют, пульсируют. Они мучают, о них постоянно думаешь, они мешают, разрывают изнутри, иногда даже телом ощущаешь, как душе больно. Сердце будто тяжелое. И ты не понимаешь почему. Вернее, понимаешь, но это не укладывается в голове. Ты будто-то что-то потерял, и от этого пусто, а пустота зовет, громко кричит, плачет. И ты плачешь. И ничего сделать не можешь. Хоть разрывай на себе кожу, вернуть то, что было утрачено уже нельзя.
–И ты испытываешь в последнее время именно это?
–Не знаю… наверное… что-то такое. Мне тяжело и плохо. Больно вспоминать, хочется забыть, но не получается. И прошлое не изменить, и стыдно, и горестно, что все так обернулось. А что могло бы случиться, не будь рядом тебя? Представить страшно.
Говорила я отрывисто, иногда невнятно, некоторые слова будто таяли, когда выходили из моего рта, а некоторые наоборот, вылетали так стремительно, что буквы перемешивались, не желая вставать верной последовательностью. В какой-то момент по спине пробежал холодок, отчего я встрепенулась и поежилась, мурашки протоптали дорожки по моей коже, а светлые волоски на руках поднялись, взбудораженные тревожным предчувствием.
Меня уже было не остановить. Я все говорила и говорила, и не могла полностью выговориться. Рассуждала вслух, озвучивала первую мысль, что пришла в голову, даже если она не успела принять законченный вид или получить форму. То быстро, напористо, то размерено, и казалось бы гладко. Говорила, будто до этого не могла, будто только сейчас сформировался мой голос. Волнение окутало меня. Я то смотрела Джонни в глаза, то притягивалась магнитом к яркой точке вдалеке. А он все слушал. Не отрываясь.
Во рту пересохло. Я стала чаще облизывать губы. Иногда нужно было остановиться, чтобы сделать глоток воздуха. И вот в один из таких перерывов, когда уже не было кислорода в теле, достаточного, чтобы продолжать говорить, я глубоко, очень глубоко вздохнула. Резко, заполняя полностью объем грудной клетки. А сделав выдох, тело расслабилось.
Тогда я положила голову Джонни на плечо. И уснула.
***
Проснулась я в плохом настроении. Раздраженной. Не мудрено, если спишь в неудобном положении. Глаза разлепились не сразу. Затекшая рука не слушалась. Неужели мне за ночь поменяли ее на игрушечную, наполненную ватой? Точно нет, иначе бы она не чувствовала, как тысячи иголок протыкают ее насквозь. Как больно колилит!
Я подняла голову. Небо над куполом светлело. Под моей головой я обнаружила ноги Джонни, на которых лежала его куртка. Я потянулась, развернувшись из калачика, в форме которого спала. Расправить затекшие мышцы и подвигать застоявшимися косточками было наслаждением. Я зевнула и потерла глаза. Затем встала. Больше не буду спать на полу.
– С добрым утром, – я резко повернулась на пятках к источнику звука. Посмотрела на робота, словно впервые его видела, похлопав ресницами в знак приветствия.
–Эм, с добрым утром?!