Яркий, длинный, солнечный день. Вадим Бельский
ли мне Полю здесь?..
– Пашаа… щекотно… Паша… не увлекайся…
Полина открыла глаза. Перехватила крабика. Поднесла его к своему лицу.
– Я буду звать тебя… Злюньчик. Хорошо?
– Привет, Злюньчик, – чуть слышно прошептала Полина.
Краб шевелил ножками, пытаясь дотянуться до губ Полины.
– Ну что ж вы у меня такие забывчивые… Я вам все это еще во втором классе объясняла, хорошие мои. Вычитаем – не вычитается. Хорошо. Тогда забираем один десяток у восьмерки. Итак, здесь было восемь, а стало… правильно, семь…
Унылый октябрьский дождь шуршал за окнами, навевая грусть даже на такого неисправимого оптимиста, как Борька, который сейчас тыкал кончиком карандаша Полине в спину, но делал это как-то слишком робко. Просто напоминал о себе.
И все слышали только шум дождя. Все, кроме двух человек.
Полина оторвала взгляд от тетради, повернула голову кокну. Еле уловимый звон колокольчиков и конское ржание. Ирина Олеговна вздрогнула, выронила мел. Приложила руки к груди, сделала несколько быстрых шагов кокну. Бросила на Полину умоляющий взгляд. Некоторые дети удивленно смотрели на учительницу.
«Спокойнее… спокойнее», – коричневые глаза.
«Ноо… приехала же…» – черные.
«Подождет…»
«Точно?»
«Уверена…»
Ирина Олеговна вернулась к столу, что-то зачем-то высматривала, не нашла, обернулась к доске. Подняла расколовшийся мел и, так и не вспомнив, на чем остановилась, начала объяснять с самого начала.
– Вот, Поля, я уверен, что ты специально падаешь. Сто проц. Я вез аккуратно, по ровному.
– Какое «по ровному»? Смотри – бугорок.
– Нет никакого бугорка.
– Паш, отряхни, а? А то я варежки забыла.
Паша, с раскрасневшимися щеками, счищает с Полины снег.
– Садись.
Полина, с раскрасневшимися щечками, садится в санки.
– Паша, только осторожно. Я – с пулеметом.
Паша берется за веревку, санки трогаются. Паша старается, санки бегут быстрее. Полина вскрикивает, хватается за грудь, падает из санок, переворачивается и замирает, лежа на спине.
– Пашааааа… я… умираюуу… прощай… Пааа…
Руки в стороны, ноги в стороны, волосы рассыпались черным по белому, глаза закрыты. Ты любила, и была любима. Но тебя больше с нами нет.
Паша, разгоряченный, улыбаясь и ворча, брел по снегу, зная, что ему сейчас придется оживлять, ставить на ноги и отряхивать от снега сраженную вражеской пулей Полину.
– Ааа… нет, Паш, погулять сегодня не смогу… А? Нет, не в этом дело. Просто я тут… А, ну да, хорошо. Приходи, конечно. Жду, пока.
Этой весной мама заболела в первый раз.
Вскоре пришел Паша. Полина встретила его в забрызганной водой майке, в домашнем трико, босиком, без привычной улыбки во весь рот. Вытирала плечом лицо, в покрасневших руках – мокрое белье.
Пыталась сдуть наползавшие на лицо пряди волос.
С белья на пол капала вода.
– А тыыы… одна, что ли?
– Ну да… Бабушка приедет… послезавтра. – отвечала Полина уже из ванной.
– Аа…
Паша