Как стать знаменитым журналистом. Виталий Третьяков
противостояли власти. Можно привести и другие факты, опровергающие схему, на которую я сослался, или демонстрирующие ее чрезмерный, если воспользоваться тавтологическим определением, схематизм.
Приведу более подробную и более тонкую периодизацию наиновейшей истории русской журналистики, в основе которой лежат три главных критерия: уровень свободы слова (свободы печати), характер взаимоотношений СМИ с центральной властью и экономическая самостоятельность (или подчиненность) СМИ.
Возьму за точку отсчета смерть Леонида Брежнева, то есть ноябрь 1982 года – пик эпохи застоя (или стагнации) отечественной (советской в тот момент) общественно-политической системы во всех ее составляющих, включая и СМИ.
ОЖИДАНИЕ ПЕРЕМЕН: последние годы перед смертью Брежнева и 1984 год – начало 1985-го (правление Черненко)
В целом для прессы ситуация брутально проста. Подцензурное существование. Подчиненность власти. Никакой экономической свободы.
Однако лишь внешне поздний брежневизм, по крайней мере в СМИ, был застойным. Да, это было время цинизма, ибо слово, мысль и дело максимально расходились друг с другом. Но все, журналисты не в последнюю, а скорее в первую очередь, сознавали это. Было много абсурда, но много и новых идей, свежих веяний, смелых статей – конечно, в рамках, а точнее в лексике коммунистической идеологии. Но многие смелые и умные журналисты писали то, что хотели (не все, конечно), а смелые и умные главные редакторы – эти материалы печатали.
Кроме того, все-таки существовала альтернативная журналистика в виде западных радиостанций, вещавших на русском языке, и так называемого самиздата, хорошо известного в журналистской среде. Многие журналисты постоянно ездили за рубеж, привозя оттуда не только джинсы и дубленки, но и начатки духа будущей новой отечественной журналистики.
НЕПОНЯТНЫЕ ПЕРЕМЕНЫ: правление Андропова (конец 1982 года – начало 1984-го) и первые два года правления Горбачева (1985–1986 годы)
Та же цензура, та же подчиненность государству в лице КПСС. Та же экономическая несамостоятельность.
Но Юрий Андропов не только начал не вполне понятные обществу реформы, но и в своей тогда знаменитой статье в журнале «Коммунист» (кажется, май 1983 года), сделал поистине сенсационное, в каком-то смысле – диссидентское заявление: мы (то есть те, кто руководит страной. – В.Т.) незнаем общества, в котором живем.
Общественная, в том числе журналистская мысль при Андропове (главном кагэбэшнике в предшествующий период, душителе свобод, пачками высылавшем диссидентов из страны, но —
реформаторе!) оживилась. Она была готова поддержать любые реформы, лишь бы это были реформы. Развитие эта тенденция получила в первые два года правления Михаила Горбачева, когда политическая власть КПСС, оставаясь не менее императивной, стала – по крайней мере, в лице самого Горбачева – более открытой, демократичной, более если и не свободомыслящей, то новаторской. Журналисты – встрепенулись. Они, еще не веря по-настоящему в свое счастье, приготовились к св�