Теракты и диверсии в СССР. Стопроцентная раскрываемость. Вадим Удилов
ли уборщицей, то ли кухаркой. И это несмотря на то, что носила она в то время два кубаря – звание, равное армейскому лейтенанту. Но так было сподручнее, так как посещение по хозяйственным делам базаров, магазинов служило отличным прикрытием для встречи с нужными людьми. На скромно одетую уборщицу мало кто обращал внимания.
Ну а мы, дети? Моя сестра пошла жить к тетке, а меня отправили в детский дом. Таких заведений, как суворовское училище или привилегированный интернат, в то время не существовало. Надо сказать, что мои детские годы – период общения с беспризорниками, хулиганьем, ворами, с одной стороны, и закаленными чекистами, товарищами отца, которые постоянно навещали меня в детском доме, общение с преданными делу революции, образованными энтузиастами-воспитателями, педагогами – с другой – оставили глубокий след в моей жизни, выработали характер и стиль поведения. Этот период научил меня безбоязненно общаться с представителями блатного мира. В то же время я активно включился в общественную жизнь.
Идеологическое воздействие партии, комсомола, школы в тридцатых годах было настолько сильным, что, выбирая свой дальнейший путь, не сомневался: пойду по стопам отца и матери. Хотя в то время пользовался уважением у блатных. Кстати, до сих пор у меня сохранились связи с бывшими ворами в законе, которых знаю с далекого детства. Да простит меня читатель, если покажусь нескромным, считая, что решение «завязать» некоторые из них приняли при моем участии.
Кстати, выйти из воровского круга, «завязать», в то время было достаточно сложно и опасно. С тех далеких лет сохранился в моей памяти куплет из блатной песенки, содержание которой ничего доброго не сулило. Вот эти слова: «Клянись, братишка, клянись до гроба дешевых людей не щадить. А если изменишь преступному миру, я буду безжалостно мстить…»
Вообще в 30-е годы в республиках Средней Азии, а возможно и по всей стране, гулял ореол блатной романтики. Многие молодые люди напускали на себя вид бывалых блатных парней и одевались по соответствующей моде: сапоги (по-блатному – колеса или прохоря) обязательно гармошкой, верх с небольшим отворотом, рубашка-апаш из чесучи, кепка-восьмиклинка с маленьким козырьком или ковровая тюбетейка с кисточкой. Прическа с обязательной косой челкой на лбу. Отличительной чертой блатных считалась фикса – золотая коронка в верхней челюсти. У молодых людей, как правило, золота не было, но, как говорится, голь на выдумку хитра: занялись производством съемных «золотых» коронок из гильз для мелкокалиберных винтовок. И все же для большинства молодых, одетых, как я описал, больше подходило бытовавшее в народе: «Люблю блатную жизнь, но воровать боюсь!»
Забегая несколько вперед, хотелось бы провести некоторые параллели между преступностью 30-х и 80-х – начала 90-х годов. С большой долей уверенности могу утверждать, что среди воров-рецидивистов 30-х годов существовало правило: на дело с заранее «мокрым» исходом (убийством) не идти. Среди воров элиты считалось плохим тоном поддерживать связь с