Дегустатор в эксклюзиве. Пьеса, комедия рыночного реализма. Александр Николаевич Лекомцев
мы отправим к вам домой похоронную команду и всё устроим на высоком уровне. Он, покойник, сейчас у вас дома или в морге?
Хламов (с ужасом): – Кто в морге? Кто в моём доме покойник?
Сидоров (участливо напоминает): – Ну, как же! Вы же, Вадим Вадимович, сообщили мне о гибели вашего ёжика… Пулика. И теперь вам очень грустно.
Хламов (удивленно): – Ежик Пулик был моим другом (спохватывается)? А нуда! Мне очень грустно! Конечно, был мой ёжичек для меня… очень большим другом! Мы все скорбим. Сейчас над ним рыдает жена. Дети в школе. Они не в курсе… Какой удар! И что его надо хоронить? Где?
Сидоров: – Я считаю, что разумней всего, извините, конечно, опустить в землю гроб…э-э… с его телом на специальном кладбище для животных, если вы не возражаете. Но с почестями. Как водится.
Свардунг: – Может быть, и так. Но если вы настаиваете, Вадим Вадимович, то можно и среди людей… закопать. Простите, я хотела сказать, захоронить.
Хламов: – Не надо среди людей… Не хорошо. Пулик был гораздо порядочней и культурней многих людей.
Сидоров: – Правильно. Не совсем это будет здорово. Всё-таки, хоть и замечательный, но ёжик. Да и у нас ещё не на столько развито демократическое общество, чтобы… Вот когда разовьёмся, тогда будем делать то, что пожелаем. Людей будем хоронить на кладбище для животных, а ёжиков и даже аквариумных рыбок… в нормальных местах.
Хламов: – Хорошо, я сообщу жене, что вы подъедете, через два-три часа. Ежик Пулик будет молиться за вас на том свете.
Сидоров: – Только не говорите, пожалуйста, что ваш Пулик был очень верующим…. животным. Ведь о покойниках надо сообщать только хорошее или ничего.
Хламов: – Нет, дорогой Варан Гартанович, мой Пулик, к моему глубокому сожалению, был атеистом. Вы тут правы… основательно. Он недопонимал… важности текущего момента. Не вникал в суть происходящей политики, когда все поголовно вдруг стали…Тут надо такое дело понять и посочувствовать моему бедному ёжику. Колючее животное. Что с него возьмёшь? Ведь и читать он не мог. Как я не бился! Всё бесполезно. Впрочем, может быть, и мог. Но тщательно скрывал от меня, что…
Сидоров: – Вы должны взять себя в руки, Вадим Вадимович. Необходимо окончательно прийти в себя. Однако, именно сейчас, мы закончим сначала наши с вами дела, а потом уж я передам вас в руки…
Хламов: – Правосудия или Виталия Тимуровича?
Сидоров: – О чём вы? Какого правосудия? Вы в самом надёжном месте. И вряд ли сам… Виталий Тимурович когда-нибудь пойдёт с вами на контакт. Он настолько занятой господин, что… Вы должны понять, что тут, в особняке, свои законны, и никто их не отменял. Вы, можно сказать, почти у себя дома. Теперь здесь ваш второй дом. Никто вас не обидит, благодаря вашему уникальному… заднепроходному отверстию.
Свардунг: – Я только скажу, чтобы напомнить Вадиму Вадимовичу или сообщить, если господину Хламову не известно, что в переводе с латыни «дегусто» означает «пробую на вкус». Вот и вся премудрость. Теперь вам всё ясно?
Хламов: – Не полностью. Только фрагментами… ясно. Я, сказал бы, пунктирами.