Письма из деревни. Александр Энгельгардт
довольно зажиточный мужик, у которого не хватило хлеба, с просьбой дать ему взаймы денег на два куля ржи.
– Дай ты мне, А.Н., пятнадцать рублей денег взаймы до покрова; я тебе деньги в срок представлю, как семя продам, а за процент десятину лугу уберу.
– Не могу. А если хочешь, возьмись убрать три десятины лугу: по 5 рублей за десятину дам. Деньги все вперед.
– Нельзя, А.Н.
– Да ведь хорошую цену даю, по 5 рублей за десятину; сам знаешь, какой луг; если 100 пудов накосишь, так и слава богу,
– Цена хороша, да мне-то невыгодно. Возьму я три десятины лугу убирать, значит свой покос упустить должен, – хозяйству расстройство. Мне бы теперь только на переворотку денег, потом, бог даст, конопельку к покрову продам, тогда вот я тебе десятину уберу с удовольствием.
Действительно, крестьянину очень часто гораздо выгоднее занять денег и дать большой процент, в особенности работою, чем обязаться отрабатывать взятые деньги, хотя бы даже по высокой цене за работу. При известных условиях, мужик не может взять у вас работу, хотя бы вы ему давали непомерно высокую цену, положим два рубля в день, потому что, взяв вашу работу, он должен упустить свое хозяйство, расстроить свой двор, каков бы он ни был; понятно, мужик держится и руками и зубами. Когда мужику нужны деньги, он дает громадный процент, лишь бы только переворотиться, а там – бог хлебушки народит: пенечка будет. Если мужик вынужден брать деньги под большие проценты, это еще не вовсе худо; а вот когда плохо, – если мужик наберет работ не под силу. В нынешнем году было множество и таких, которые готовы были взять какую угодно работу, только бы деньги вперед. Хлеба нет, корму нет, самому есть нечего, скот кормить нечем, в долг никто не дает – вот мужик и мечется из стороны в сторону: у одного берется обработать круг, у другого десятину льна, у третьего – убрать луг, лишь бы денег вперед получить, хлебушки купить «душу спасти». Положение мужика, который зимой, «спасая душу», набрал множество работы, летом самое тяжелое: его рвут во все стороны – туда ступай сеять, туда косить, – конца работы нет, а своя нива стоит.
Утро. Прелестное весеннее утро: роса, воздух наполнен ароматами, птицы начинают просыпаться. Солнце еще не взошло, но Аврора уж не спит и «из подземного чертога с ярким факелом бежит». Мужик Дема встал до свету, подъел хлебушки, запрягает на дворе лошадь в соху, думает в свою ниву ехать – у людей все вспахано, а его нива еще лежит. Не успел Дема обрядить лошадь, а уже староста из Бардина, прискакавший верхом выгонять обязавшихся работой, тут как тут, стучит в ворота.
– Эй, Дема!
– Чего?
– На скородьбу ступай. Что ж ты до сих пор на скородьбу не выезжаешь – люди выехали, а тебя нет.
– Ослобони, Гаврилыч, ей-богу своя нива не пахана.
– Что мне до твоей нивы – скородить, говорю, ступай.
– Есть ли на тебе хрест, Гаврилыч? Ей-богу, нива не вспахана – люди все подняли, а моя лежит.
– Ступай, ступай. Обязался, так ступай, а не то знаешь