Аккорд. Александр Солин
молчал, не зная, как начать.
"Слушай, – наконец сказал я, – зачем ты меня обманула? Ведь у тебя же было много парней…"
У нее с лица схлынула кровь. Спрятав руки за спину, она отвернулась и принялась, как когда-то Натали, втаптывать в пол носок туфли.
"Значит, все-таки донесли… – наконец повернула она ко мне перекошенное бессильной усмешкой лицо. – А я все ждала, когда тебе доложат…"
Я молчал. Все было слишком очевидно: я подобрал зажигалку, от которой до меня вовсю прикуривали другие. А это значит, что все ее приемы и озарения были частью богатого опыта, а вовсе не любовным творчеством и подсказками соседок по комнате. И то что она сделала два дня назад, она делала и раньше. Думать об этом было невыносимо, не думать – невозможно.
"У меня к тебе просьба – привези мне завтра вещи…" – произнесла она помертвелыми губами.
"Хорошо" – выдохнул я.
"Пока…" – прошептала она, повернулась и стремительно ушла.
Утром я собрал все до последней ленточки, не оставив себе на память даже заколки. Приехав в общагу, зашел в знакомую комнату, где в тот момент никого кроме нее не было. Ирен выглядела ужасно. Нет, нет, она была, как всегда ухожена, где надо припудрена, затушевана и напомажена, только вот вместо глаз – две пустые глазницы. Там, где раньше плескались солнечные блики – два пересохших озера с черными берегами и бурым дном.
"Вот, я привез…"
"Спасибо… Чаю хочешь?"
"Нет, спасибо…"
Говорить больше было не о чем, и мы, отводя глаза, неловко и недолго помолчали.
"Поцелуй меня на прощанье…" – попросила она и закрыла неживые глаза. Я вяло и невыразительно ее поцеловал. Она отвернулась и отошла к окну.
"Все, уходи…" – донесся до меня шелест ее губ.
И я ушел.
Ирен. Послесловие
Переведем дух и спросим себя: позволено ли богине лгать? Древние считали, что не только позволено, но и положено. Я же считаю, что не позволено и не положено. Любовь щепетильна, но губит ее не минет, а ложь. Доверие – вот тот стержень, что скрепляет отношения двух абсолютно разных людей. Извлеките его, и они разрушатся, как рушится музыкальная конструкция, из которой удалили главную тему.
Таковы общие, со вкусом горькой истины места, известные всем и каждому. Именно ими врачевал я весь июнь мою рану. Потом был стройотряд: мускулистое, потное, цинично-забористое мужское братство, кислое вино с липкими конфетами и донжуановы байки на ночь глядя. Интересно, женщины обсуждают мужчин так же похабно, как и мужчины женщин? Были гитара, костер и коллективный транс – советская школа пламенных чувств. Было серебряное подстрекательство деревенской луны и вялая интрижка с молодой поклонницей моего трехаккордового таланта. И когда я в прозрачной, сотканной из лунного света и соловьиных трелей темноте колхозного сада попытался запустить руку в ее потайные места, и они меня не приняли, я был даже рад: изображать после этого влюбленного, так же как и прятаться от вопрошающих глаз было бы выше моих сил. Словом, мир представлялся