Так говорил Бисмарк!. Отсутствует
к графу Беристрофу, нашему тогдашнему послу в Лондоне.
Я при этом позволил себе предложить вопрос, что за человек был фон дер Гольц, о котором приходится слышать теперь самые разнообразные суждения. Был ли он в самом деле настолько способным и замечательным человеком, каким его считают теперь все.
«Да, в известном смысле он был способный человек, – отвечал он, – работник проворный, образованный, но человек крайне переменчивый в своих суждениях о лицах и событиях; сегодня относительно данного лица он принимает один способ действия, завтра – другой, часто противоположный первому. При этом он постоянно влюблялся в принцесс, при дворах которых он был аккредитован: сперва в Амалию греческую, потом в Евгению. Он был убежден, что если мне иногда удавалось сделать что-нибудь, то ему при его великом уме это должно удаться и подавно. Кроме того, он постоянно интриговал против меня, несмотря на то что в молодости мы были товарищами; он писал постоянно письма к королю, наполненные обвинениями и предостережениями против меня. В этом, однако же, он не имел успеха: король передал мне эти письма и поручил ответить на них. Но он был крайне упрям и продолжал работать в этом направлении неутомимо и беззастенчиво. Кроме того, подчиненные не любили его. Они просто презирали его. Я помню, что, когда я в 1862 году прибыл в Париж, я зашел к нему и велел доложить о себе, но он как раз в это время собрался прилечь отдохнуть. Я и хотел оставить его в покое, но секретари были очень рады случаю потревожить его; один из них пошел тотчас же доложить обо мне, чтобы иметь удовольствие побесить его. А между тем ему было очень легко снискать расположение и привязанность своих подчиненных. Посланник всегда может это сделать. И мне это также удавалось. Министру некогда этим заниматься – много есть другого, что нужно сделать и о чем надобно подумать. Поэтому я и обставил себя теперь более по-военному».
Из этой характеристики нетрудно усмотреть в фон дер Гольце натуру, родственную графу Арниму, так сказать, его предшественнику. Под конец министр заговорил о Радовице и при этом заметил, между прочим: «Перед Ольмюцем надобно было гораздо раньше привести армию в надлежащее положение; он виноват, что это не было сделано»… К сожалению, мы должны пока пройти молчанием те интересные сообщения, которыми мотивировано было вышесказанное суждение, равно как и многое другое, что сообщил нам потом канцлер.
Король и канцлер вскоре подъехали к тому месту, где действовало «прикрытие тяжелой артиллерии»; я, сделав свои наброски, тотчас же присоединился к ним. Место, о котором идет речь, лежит шагов на 800 или на 1000 вправо от дороги, которая привела нас к нему. От него по направлению к лесу, в глубине долины идут огороженные поля; там лежало около 12 убитых немецких солдат 31-го Тюрингенского полка. Один, простреленный в голову, зацепился за кустарник, через который он, очевидно, хотел перескочить. Вид места был ужасен. Все кругом синело и краснело французскими трупами; много убитых от взрыва гранат. Нападение на французов было