Скобелев. Василий Иванович Немирович-Данченко
Где правда…
Тихо проходит мимо вся в слезах дама… Родственница покойного… Шепчется о чем-то с генерал-губернатором Долгоруким – тот, очевидно, тоже еще не чувствует боли этой потери, а пока лишь ошеломлен ею… То устанет и уставится на одну точку, то сядет и безнадежно разведет руками…
– Еще вчера веселый, сильный, здоровый… Смеялся, шутил над нами… Сегодня вбегают ко мне – пожалуйте, генерал умер!.. Обругал денщика, думаю генерал шутит… Он часто так-то… Сам станет за дверь со стаканом воды. Вбежишь к нему в комнату, а он водой тебя… думал и теперь… Осторожно вхожу… Лежит… Еще теплый… О Господи, Господи! – и Эрдели хватается за голову.
Двое врачей четвертого корпуса Гелтовский и Бернатович тоже здесь… Блестящий петербургский генерал с вензелями… Этот больше занят собственной своей особой… Я всматриваюсь в лицо другого военного, рядом стоящего, и вспоминаю. Во время войны его называли первой шарманкой российской армии… Разлетается он к армейскому генералу, тот, видимо, еще не очнулся. Нос башмаком и красный, ноги колесом…
– Нужно признаться!.. Покойник был хороший генерал… Не дурной – с! – авторитетным тоном заявляет «первая шарманка». Косолапый генерал пыжится… Пыхтит, краснеет.
– Если он был не дурной… Так мы-то с вами, ваше превосходительство, что после этого… в денщики к нему… Да и то, пожалуй, не годимся.
Паркетный генерал не унимается. Около стоит молодой офицер генерального штаба с черными, печальными глазами…
– Корпус много потерял в нем!.. И войско – тоже.
– Не корпус и не войско, а весь народ, вся Россия, ваше-ство!..
В час назначена панихида… Едва-едва удалось добиться этого. Хотели служить ее на другой день только после вскрытия трупа… Высокий, красивый архимандрит с черными волнистыми волосами и расчесанной бородой как-то неуверенно, робко показался в дверях с причтом, да там и застыл… Легкий запах кипариса и ладана пронесся в воздухе. Солнечные лучи шире ложатся в комнатах, золотя густые эполеты, красным полымем вспыхивая на лентах и искрясь на звездах…
– Зачем эти живут… Зачем не они лежат там, вместо него, всем дорогого, всем необходимого? – шевелится на душе обидное сожаление…
– Знаете, какая разница между Скобелевым и этими… – слышится около.
– Какая?
– Разорвись тут граната, эти упадут – а он встанет…
– Его нужно вынести на площадь и показать народу!.. Он народу принадлежит, а не тем, которые только мертвому записываются в друзья!.. Пусть на площади служат панихиду – народ молиться за него хочет…
И глядя сквозь окна на эти благоговейные толпы, на эти глубоко взволнованные лица потрясенных людей, я верил, что только там, только они чувствуют как следует всю грандиозность этой потери… Им, именно им нужно было отдать его, чтобы ни напыщенные фразы, ни притворные слезы не оскорбляли его праха… Там он был бы своим между своими – там искренние слезы лились за него, там за него молились и страдали…
Кто-то