Август, в который никто не придет. Мария Фомальгаут
не является: обломки веток, стекла, которые они сами же и разбили, – однако, напрасно власти беспокоятся, продавцы (продавцы?) прекрасно могут отличить настоящий мусор от созданного специально…
А у Амы остров был.
Ама на острове жила.
Они все там на острове жили.
А теперь у них острова нет.
Отобрали.
Да нет, не прогнали никого и сами жить стали, а просто… отобрали.
Ну, вот так.
Остров-то у них был в Тихом океане, большой такой остров, размером с Австралию.
Только его ни на одной карте мира не было.
Потому что.
А теперь его растащили. Все пластиковые бутылки, обломки все, осколки все, обрыки.
На еду меняли.
Где-то там, там.
А острова не осталось.
А где теперь Ама будет жить и остальные, так это и не волнует никого.
Дети играют.
Берут гайки, камушки, землю рыхлят ровно-ровно, в землю закапывают.
Поют песню урожая, чтобы взошел высоко-высоко.
– А что такое урожай?
– А это… чтоб взошел.
– А потом?
– А просто… ну… чтоб взошел…
И смотрят, и не понимают, а что, разве нужно от урожая что-то еще, взошел и взошел… то есть, не взойдет, конечно, он ненастоящий, но как бы вот по игре…
Дети играют.
Хлеб пекут.
– А что такое хлеб?
– А… что пекут…
– А пекут, это как?
– Ну… это хлеб!
Смотрят недовольно, что непонятно-то, хлеб, чтобы печь, печь, чтобы хлеб…
Люди поднимаются по высокой трубе, снимают с трубы сетку.
Несут сетку, залепленную пылью, несут туда, где они, они возьмут сетку, они дадут еду.
Вечером собираются.
Спрашивают, а зачем этим это вот все нужно.
Не знают.
Кто-то говорит, а может, экологию выправить хотят.
Над кем-то смеются, ну да, сказанул тоже, кого она колышет, экология эта, да никого она не колышет, кроме нас самих, она и нас самих не колышет тоже, если уж на то пошло…
Не знают.
Молчат.
Боятся.
Ната рыдает.
Еще бы ей не рыдать, дети-то что есть будут.
И сама она, Ната, что есть будет.
Додумались.
Безотходное производство у них, а дальше что?
Радовались.
Гордились.
А теперь нате вам.
Ната бросает в землю зерна.
Поет песню урожая, сама не знает, зачем.
Уже понимает – ничего не произойдет.
Ничегошеньки-ничего.
А в Африке война.
Там свалка была.
Большая такая свалка, знатная свалка.
А одна страна говорит – моя свалка.
А другая говорит – нет, моя.
Вот и подрались.
Мир замер, ждут, что эти скажут.
А эти молчат, ничего не говорят, им что война, что не война.
Вот так вот,