Серафина. Рейчел Хартман
с одной из его захламленных полок.
Принцесса устраивала званые вечера в голубом салоне почти ежедневно. Я была неизменно приглашена, но не ходила ни разу, хотя Виридиус постоянно зудел об этом и ругал меня. К вечеру я страшно уставала от того, что приходилось постоянно быть начеку и всего опасаться, да и оставаться допоздна не могла, потому что нужно было ухаживать за садом и ни на день не забывать о чешуе. Виридиусу знать обо всем этом было нельзя; я раз за разом разыгрывала стеснительность, но он продолжал настаивать.
Старик вскинул кустистую бровь и почесал щеку.
– Ты никуда не пробьешься при дворе, если будешь бегать от людей, Серафина.
– Меня совершенно устраивает мое нынешнее положение, – ответила я, перебирая листы пергамента.
– И ты рискуешь обидеть принцессу Глиссельду, пренебрегая ее приглашением. – Тут он проницательно прищурился и добавил: – Быть такой необщительной не совсем нормально, тебе не кажется?
Внутри все сжалось. Я передернула плечами, стараясь ничем не выдать, как чувствительно отношусь к слову «нормально».
– Сегодня ты придешь, – заключил старик.
– У меня на сегодня уже есть планы, – сказала я с улыбкой, той самой, которую обычно тренировала по утрам.
– Значит, придешь завтра! – приказал он, от гнева сорвавшись на крик. – Голубой салон, девять вечера! Либо ты придешь, либо очень скоро окажешься без работы!
Трудно было определить, говорил ли он серьезно или блефовал; я еще плохо его знала. Нервно вздохнув, я решила, что сходить разок на полчаса – это не так уж страшно.
– Простите, сэр, – склонила я голову. – Приду обязательно. Я не знала, что для вас это так важно.
А потом, держа улыбку, словно щит между нами, сделала реверанс и вышла.
Даже из коридора было слышно, как хихикают принцесса и одна из ее фрейлин – кого она там на этот раз притащила с собой. Судя по тону, ровесница. Я мимоходом подумала, как звучал бы хихикательный концерт. Понадобился бы целый хор из…
– Так что, она очень вредная? – спросила фрейлина.
Я застыла на месте. Не могли же они говорить обо мне?
– Прекрати! – воскликнула принцесса. Смех ее журчал, как вода. – Я сказала «раздражительная», а не «вредная».
У меня запылало лицо. Раздражительная? Неужели вправду?
– Но все равно, сердце у нее доброе, – добавила принцесса Глиссельда, – что делает ее полной противоположностью Виридиусу. К тому же она почти мила, вот только вкус в одежде ужасный – и я решительно не могу понять, что она творит со своей прической.
– Ну, этому легко помочь, – вставила фрейлина.
Я наслушалась достаточно и шагнула за порог, кипя от ярости, но стараясь не подтвердить данную мне характеристику. Фрейлина была наполовину порфирийка, если судить по темным кудрям и теплому, смуглому оттенку кожи. Смутившись, что ее подслушали, она прижала ладонь ко рту.
– Фина! – воскликнула принцесса Глиссельда. – Мы как раз о тебе говорили!
Только