Близость. Сара Уотерс
это был за текст – не помню. Меня поразил ее чистый выговор, звучавший в тюремных стенах столь странно, и ее трогательно-смиренная поза: она стояла посреди камеры, аккуратно сложив руки на фартуке и низко опустив голову.
Всякий раз, когда я о ней думала, она неизменно представлялась мне в образе Истины с картины Кривелли: худой, строгой и мрачной. Иногда я обращалась мыслями к тому, что она говорила о своих гостях-духах, о подарках от них, о фиалке… и живо вспоминала ее неподвижный пристальный взгляд, от которого становилось не по себе. Но сегодня, когда она отвечала урок перед своей элегантной дамой – глаза потуплены, нежное горло подрагивает под ленточками тюремного чепца, покусанные губы едва шевелятся, – сегодня она показалась просто юной, беззащитной, печальной и полуголодной, и у меня сжалось сердце от жалости.
Доус не видела, что я за ней наблюдаю, пока я не сделала еще шаг, – тогда она подняла голову и умолкла на полуслове. Щеки у нее вспыхнули, и я почувствовала, как запылало мое лицо. Мне вспомнилось, как она сказала: «Да пусть весь мир на меня смотрит: это часть моего наказания».
Я уже хотела отойти, но тут учительница тоже заметила меня, встала и приветственно кивнула. Мне угодно поговорить с заключенной? Они скоро заканчивают. Доус выучила задание назубок.
– Продолжайте, – улыбнулась она девушке. – Вы замечательно читаете.
Возможно, я бы посмотрела и послушала, как какая-нибудь другая женщина, сбиваясь и спотыкаясь, рассказывает урок, получает снисходительную похвалу от учительницы и снова замыкается в одиноком молчании, но наблюдать за Доус мне решительно не хотелось.
– Я загляну к вам в другой день, раз вы сейчас заняты.
Я кивнула даме и попросила миссис Джелф сопроводить меня к камерам дальше по коридору. Там я провела примерно час, навещая арестанток.
Но час этот был пренеприятным, и все женщины произвели на меня тяжелое впечатление.
Первая узница, к которой я зашла, тотчас отложила свою работу, встала и сделала книксен. Пока миссис Джелф запирала решетку, она кивала с угодливой улыбкой, но едва лишь мы остались одни – притянула к себе и зашептала, обдавая зловонным дыханием:
– Придвиньтесь ближе, еще ближе! Чтоб они ничего не услышали! Если услышат, они меня искусают! Ой, так искусают, что хоть вой от боли!
Женщина говорила о крысах. По ее словам, крысы проникают в камеру ночью; она сквозь сон чувствует их холодные лапки на лице, а просыпается вся в укусах. Она завернула рукав и показала следы зубов на руке – своих собственных зубов, я уверена.
– Но каким же образом крысы проникают в камеру? – спросила я.
Надзирательницы приносят, ответила женщина, и через глазок просовывают (она имела в виду смотровое окошко на двери).
– Берут за хвосты и просовывают, я вижу их белые руки в темноте. Одну за другой, одну за другой на пол бросают…
Не поговорю ли я с мисс Хэксби, чтоб крыс убрали?
Да, непременно, пообещала я, чтобы только