Тропа ночи. Сара Риз Бреннан
вдруг услышал вой. Леденящий душу сильней, чем завывание ветра. И увидел, что по снегу мчится волчья стая, направляется к нему, а ведет их Амалия. И на миг он поверил, что она пришла его спасти, что она отведет его домой.
Но потом Ник увидел ее глаза и все понял. Возвращения домой не будет. Она завела его туда, куда с самого начала и хотела.
«Никто за тобой не придет, – сказала Амалия. – Никому нет дела, что ты лежишь здесь. Так и умрешь один. И ничего от тебя не останется, ни единый знак ни в одном из миров не расскажет, что ты был на свете. Ни капельки крови на снегу, ни детского крика на ветру, ни шепота, ни слезинки. Так и исчезнешь».
Амалия оскалила зубы. То ли в улыбке, то ли в рыке. Какие они длинные.
«А можешь пойти со мной».
У него не было сил встать, но он собрал в кулак всю волю Скрэтчей. «Вставай, – приказал он себе. – Если не встанешь, дело плохо». Ник, шатаясь, поднялся на ноги и побрел вслед за волками.
Это был чистейший эгоизм. Не хотелось превращаться в ничто. Ему бы проявить силу, сохранить верность родителям. Остаться, не идти вслед за ней. Но он ушел.
Вот и теперь Ник снова стоял на том месте, где когда-то отпраздновал труса, под падающими хлопьями холоднее любого снега. Напряг все силы, дожидаясь Амалию.
Но раздался другой голос.
– Ник, мальчик мой, – звала из хижины мать. Она научила его читать, научила первым заклинаниям. Он не мог вспомнить голос отца, но ее голос хорошо сохранился в памяти. – Бедняжка мой. Тебе же очень холодно. Иди скорей ко мне.
– Разве ты не… – Ник с трудом шевелил пересохшими в лихорадке губами. – Разве ты не умерла?
Дома мать часто сидела в библиотеке, читала книги по колдовству. Он помнил, как красиво падали на страницу ее длинные локоны, а лицо всегда было обращено не к нему, а в другую сторону. Волосы у нее были гладкими, как полночный водопад, не то что у Ника, чьи буйные кудряшки так и норовили встать торчком. Ник страстно мечтал, чтобы она обратила на него внимание, поэтому взбирался на соседний стул и тоже заглядывал в книги. Когда подруги матери узнали, как рано он научился читать, все говорили: какой он у вас талантливый. «Естественно», – улыбалась мама.
Ему хотелось снова почитать книги вместе с ней.
– Глупыш, я не умерла, – заверила мама. – Это был сон, навеянный лихорадкой. Ты болел, вот тебе и мерещились всякие ужасы. А я жива и здорова. Я отведу тебя домой. Ничего этого на самом деле не было, честное слово. Открой дверь. Входи, здесь тепло.
Ник обернулся и сквозь прутья решетчатой двери посмотрел на мать. Ее лицо было исполосовано тенями, но все, что надо, он разглядел. Глаза глубоко ввалились, кожа казалась желтее пергамента. Из обмякшего рта торчали зубы, как у черепа.
Ведьмы постарше, помнившие ее, говорили, что красотой Ник пошел в мать. Обычно Ник лишь улыбался. Внешность приносила ему много пользы. Главное, она нравилась Сабрине. Но иногда, поймав в темных зеркалах мимолетное отражение, Ник совсем не радовался замеченному сходству.
– Ты