Подношение ушедшей эпохе. Элла Крылова
продолжил свое занимательное повествование о верблюдах и караванах, но я его уже не слушала, глядя в огромные сияющие глаза, в которых билось, кроме пламени костра, еще какое-то пламя.
Вадим встал, протянул мне руку. Я покорно подала ему свою и тоже встала. Так же покорно пошла за ним, рука в руке. Мы отошли метров на двадцать от костра, в темноту, в самый центр луга. Звезды светили нам. Внезапно он подхватил меня, стал падать, и мы вместе рухнули в буйные травы, буйно же хохоча. Он не целовал меня, только прижимался щекой к моему лицу и шептал мне что-то ласковое, нежное и бессвязное. Снова встали и снова упали и так без конца. Пахло опавшей листвой горьковато и пряно, травой пожухлой, землей, дымом костра. И лежали, обнявшись, на траве, и над нами сияло всеми своими звездами черное осеннее небо.
– Эй, Ромео и Джульетта! Идите есть картошку! – закричали от костра и перешучивались, и пересмеивались.
– Я тебя люблю. – выдохнула я и не испугалась собственной смелости.
6.
Поздним весенним вечером я возвращалась домой. Пусто было вокруг – ни машин, ни прохожих, ни «собачников». Остро пахло свежей, уже обильной, листвой, распустившейся сиренью. Я уже подошла к подъезду, под освещенный голой лампочкой козырек, как вдруг мне наперерез из соседних кустов сирени метнулась темная фигура. Фигура загородила мне путь в подъезд, осветилась небогатым светом лампочки и оказалась Кургановым.
Но, Боже, кто б его узнал!
Он задыхался, глаза его горели волчьим огнем.
Он схватил меня и потащил от подъезда прочь, в темноту сиреневых кустов, вернее, попытался тащить туда. В последний момент я зацепилась обеими руками за ручку двери подъезда, дверь с тоскливым скрипом открылась, высветив пустую площадку первого этажа. Я знала, что собирался сделать со мной Вадим, знала не умом, а всем своим девическим существом, и знала, что это нельзя, что это преступление, катастрофа. Он пытался отцепить меня от двери, он был сильнее и страсть удваивала его силы. Но мои силы утраивал ужас. Мы боролись молча в весенней вечерней сиреневой тишине, которую нарушало только наше прерывистое дыхание и бешеный стук сердец. Почему я не кричала? Потому что и теперь я любила его, любила…
На первом этаже открылся лифт, из него кто-то вышел, направился в нашу сторону. Мой пылкий Ромео отпустил меня и скрылся в темноте. Я рванулась к лифту, чуть не сбив с ног соседку по дому, и почувствовала себя в безопасности только тогда, когда двери лифта – медленно, очень медленно – за мной закрылись.
Больше я не видела Вадима. Никогда в жизни.
24 Ноября 2000 г.
8. ВЫСОТА
Ее звали Наташей Коваленко, а за глаза – просто Ковалешкой. Это было жизнерадостное, доброе существо с широко распахнутыми в мир глазами, по любому хоть сколько-нибудь положительному поводу произносящее:
– Му-у-аа! – это был ее смех.
Наша семья только что вернулась в Москву из Мончегорска. Стояло очень жаркое лето 1976 года. Я бегала по двору