О личной жизни забыть. Евгений Иванович Таганов
сравнение чуть развеселило пожилого господина.
– Ну вот, вы все отлично понимаете. Со своей стороны мы берем обязательство, что интересы страны никогда никоим образом страдать не будут. Ведь именно это вас в первую очередь беспокоит?
Зацепин снова не смог удержаться от сарказма.
– Тайные махинации, а интересы страны не пострадают, вы великий волшебник из Страны Оз, однако.
– И все-таки это так, – заверил Барин. – Есть силы кровно заинтересованные в том, чтобы наши спецслужбы не только не пострадали, а вышли из этой ельцынщины еще более окрепшими и сильными. Видите, я вам даже конверт с валютой не предлагаю.
– Стало быть, это тянет на государственную измену на идейной основе.
Теперь пришел черед пошутить работодателя.
– Ну что ж, примерно такого обмена мнениями я и ожидал. Потом будут вторые уговоры, и только на третий раз вы скажите «да». Показываю свою визитку, чтобы вы просто запомнили номер моего телефона, – пожилой показал на десять секунд бумажный прямоугольник, на котором написано было лишь «Терехин В.Б». – Запомнили? Звать Виталий Борисович. В отчете о личных контактах о нашей встрече лучше не упоминать. Могут возникнуть нежелательные для вас подозрения. Я понятно выражаюсь?
От этого школьного шантажа вся ситуация стала для капитана скучной и малоинтересной.
– Я могу идти? – сухо спросил он.
– Идите.
Зацепин вышел из машины. На водительское место сел охранник и «Мерседес» уехал. Когда Петр подошел к своей «Семерке» Щекастый приветливо взмахнул рукой и двинулся прочь. Через пару секунд его уже и след простыл.
2
Со времени поездки к куратору прошла уже неделя, а тоска Алекса все не проходила, став из острой и отчаянной тягучей и непрерывной. Отныне он действительно во всем мире остался один, абсолютно один. Несколько раз, когда вокруг никого не было, у него на глазах выступали слезы – так было жаль и себя, и своих родителей-неудачников, и ту приятную, комфортную жизнь, бывшую у него совсем недавно, и то великолепное будущее в Штатах, которое уже никогда не осуществится в том великолепном виде, в каком обещало быть совсем недавно.
Как романтическая, сентиментальная девчонка, он каждый день украдкой доставал из прикроватной тумбочки снимки той памятной фотосессии с Камиллой и рассматривая их, любовался уже не столько своей пассией, сколько захваченными объективом частями сада и дома. Наверно, попроси он дядю Альберто, тот достал бы ему и фото родителей, однако такая просьба низводила его до положения обычного сиротки, и самолюбие не позволяло делать этого. Однако и простая угрюмая замкнутость была уже пройденным этапом, к которому не стоило снова возвращаться. Некоторое облегчение он теперь испытывал лишь в минуты агрессивного цинизма ко всем и ко всему. Главной жертвой этих его новых упражнений стала Даниловна.
– Ну и какой ты на меня донос написала на этот раз? – спрашивал он ее отныне почти каждое утро.
– Какой надо, такой и написала, – недовольно огрызалась староста.
– А когда целуешься с кем-то, об этом тоже