Понкайо. Евгения Минчер
размеренно и спокойно:
– Ты напрасно убиваешься по нему. Поверь, это хорошо, что он погиб вот так, защищая тебя. Это делает ему честь. Останься он в живых, вас бы все равно разлучили. Так не лучше ли смерть за любимую женщину, чем такой конец? Ты это переживешь, у тебя будет время. – Он поцеловал ее холодную руку и положил обратно на одеяло. Кольцо осталось зажатым в его пудовом кулаке. – Тебе лучше принять меня – лучше для самой себя. Вариантов здесь нет, и ответов я не жду. С моим решением тебе придется смириться, и думать тут явно не над чем. Разве что подумать над своим поведением. Я надеюсь на твое благоразумие, Инга. Поиграть я люблю, но всему есть предел. Начнешь закатывать истерики, я ни минуты не буду колебаться, тут же распрощаюсь с тобой. Надеюсь, мысль свою донес.
Захар поднялся.
– Сегодня и завтра побудешь здесь, пока мы не подготовим все для заселения в бунгало. У тебя будет свой личный уголок. Познакомишься с другими девушками, заведешь подруг… Все они здесь по своей воле и умело разбавляют компанию моих ребят, так что бояться нечего. Ты, верно, проголодалась? Я принес тебе вареного картофеля с жареной рыбой и напиток из кэроба. Это порошок из бобов рожкового дерева. Мы сами добываем, высушиваем и обжариваем. Пробовала когда-нибудь? Похож на какао, но слаще и с легкой шоколадной кислинкой. Очень вкусно, обязательно попробуй, я пью его целыми чашками: помогает от кашля. Подкрепись, ложись в кровать и постарайся заснуть. Сон для тебя сейчас лучшее лекарство. Можешь оставить лампу включенной, если хочешь, только мокасины снять не забудь. У нас не спят в обуви. Доброй ночи.
Он поцеловал девушку в лоб и ушел.
На пальце осталась бледная полоска от кольца. Подступающие слезы собрались в переносице, и хотя девушка их не сдерживала, они как будто не могли пройти дальше, теснились все плотнее, отяжеляя голову, сдавливая лоб и виски.
В ушах отчетливо прогремел выстрел. Оглушающий, пронзительный, страшный, всего один выстрел – и оборванная на ее глазах жизнь с треском разломила душу пополам. Его больше нет. Она осталась одна. Ему выстрелили в грудь из пистолета. Он был жив еще несколько минут, но в горле бурлила кровь, он не мог вымолвить ни слова. Он пытался вдохнуть, но давился и кашлял. Все это время Инга в оцепенении сидела на коленях рядом, охваченная ужасом и неверием, не в силах пошевелиться или закричать, не в силах отвести от него застывшего взгляда, сделать что-нибудь, протянуть руку… Только сейчас Инга поняла: она даже не коснулась его на прощание. Он умирал рядом, но ее как будто не было, она не сумела справиться с собой, чтобы хоть как-нибудь облегчить его страдания, ничего не сказала, ни слезинки не уронила… Он умер, глядя на нее, глядя со страхом и болью за нее.
Случившееся больше не казалось сном. Инга судорожно задышала, чувствуя, как горячий воздух обжигает легкие и сдавливает грудь, словно при смертельной агонии. Глаза наполнились слезами – и горечь утраты хлынула на свободу, прокладывая дорогу через проломленную плотину оглушения, открывая