Меч Господа нашего. Книга 5. Прелюдия беды. Александр Афанасьев
окончательно кануло за горизонт – и истерзанный боями город накрыла благословенная тьма…
Со стороны бидонвиля перестали стрелять – и то же самое сделали люди хабр-гадир. Он услышал громкие голоса на сомалике… стрелки занимали позиции на самом верхнем этаже и на крыше, а теперь спускались вниз. Только бы не сюда… мать их…
Шаги. Какие-то неуверенные, снова голоса на сомалике. Сержант вжался в битый кирпич, зажав нож в руке…
Голоса. Затем – шелест струи, вонь…
Господи… Они тут отхожее место собрались устроить…
Снова голоса… Снова шаги…
Когда эти ублюдки удалились… воняло просто омерзительно… – сержант решил сматываться. Мало ли… может, кому-то придет в голову еще и пос…ть?
Он перебежал дорогу… его никто не заметил. Господи… тот, кто составлял карту этих мест, вообще представлял себе, что здесь на хрен творится? По карте здесь сквер… видимо, тот, кто составлял карту, не нашел ничего лучшего, как взять за основу старую карту Могадишо. И что теперь на хрен делать?
Здесь неприменимы методы контакта с агентом, которые используются в обычных странах. Все эти полосы помадой на столбе, тайники в парковой скамейке – всё это полная хрень. Никаких столбов здесь нет, относительно домов… никто не знает, будет ли дом стоять на это месте завтра, а что касается скамейки – это и вовсе такая роскошь, что на месте она стоять не будет, обязательно утащат.
Он продвигался по тесной улочке, между двумя линиями домов на свет горящих бочек – там можно было найти кого-то из тех, кто знает агента… это был единственный шанс, а агент занимал достаточно высокое положение в местной иерархии боевиков, чтобы его, сержанта Бунта не убили на месте, а отвели к нему. Он умел ходить ночью, и думал, что идет бесшумно, но не тут то было. Примерно на полпути – за спиной лязгнул автоматный затвор.
– Жогсо![26] – скомандовал кто-то.
Сержант медленно поднял руки.
– Хабад харидин![27] – сказал сержант одну из тех немногих фраз, которые он знал на сомалике и добавил – Ас салам алейкум. Мир вам…
Перед сержантом кто-то поставил тарелку, полную каши, по виду похожей на гречневую. Но это была не гречка, это было сорго, примерно то же самое, что и просо, но покрупнее. На сорго жила вся Африка…
– Нун бухор[28], – сидящий перед ним бородатый человек сказал традиционную фразу гостеприимства, принятую у афганцев. Он был черным, как ночь, – но знал афганский язык дари, и соблюдал традиции пушту даже здесь, в Африке.
Сержант прижал ладонь к сердцу, склонил голову.
– Шукран, шукран…
И принялся есть. Руками, потому что никаких столовых приборов не полагалось. Впрочем, он сильно проголодался и готов был есть даже руками…
Его привели сюда, в эту хижину – она была больше, и здесь было намного чище, чем в остальных. Топчаны, автоматы, огонь очага вместо раскалённой бочки
Стой! (сомалика).
Не стреляй (сомалика).
Кушай хлеб (дари).