Принцип причинности. Аркадий Евдокимов
Гёрлз», подала в суд на актёра Эдди Мэрфи, чтобы он признал отцовство её дочери. Узнал я ещё много чего занимательного про известных личностей. А заодно выяснилось, что Влада родом из райцентра, заштатного городишки в Красноярском крае, что по образованию она – педагог младших классов, что в провинции ей надоело, захотелось красивой и лёгкой жизни, и за ней она и приехала в Москву. Что дома у неё осталась пожилая мама. Что Влада удачно устроилась флористом в цветочный магазин и так же удачно вышла замуж. Впрочем, брак был гражданским, без ЗАГСа. Что она нашла любовника и быстро в нём разочаровалась, а заодно разочаровалась в муже – он застукал её дома с любовником и выпер на улицу, козёл этакий, никакой в нём благодарности. Она обиделась и ушла из дома насовсем. Дамы пришли к выводу, что теперь ей надо найти недотёпу, чтобы женить его на себе и прописаться в Москве. Лучше с большой квартирой. Лучше богатого. А нет – любой сойдёт, лишь бы был с жильём да покладистый. Пока же надо как-то перекантоваться, женщины согласились, что лучше всего ей пожить у нас дома, тем более Гришки пока нет. Заодно и регистрацию можно сделать. Родственники же, не чужие люди.
Ничего себе, – подумал я, – ещё квартирантов нам не хватало! Плакали мои вечёрние посиделки на балконе, в халате, с чашечкой кофе. Две недели… Знаю я эти недели! Где неделя – там и месяц. Ах Машка, Машка! Опять всё сама решила, меня не спросив. И ведь выходит, что с моего молчаливого согласия. Ох, дождётся она у меня…
Так, за разговорами, мы выбрались из пробки и помчались по шоссе. На душе сразу полегчало – температура двигателя быстро опустилась до нормальной. Шум ветра заглушил женские голоса, что они там обсуждали ещё целый час, чьи косточки перемывали и какие планы строили, я не знаю.
На даче Машка окунулась в родную стихию – в сапогах, в старых-престарых драных джинсах, в линялой кофточке неопределённого цвета, в резиновых перчатках, вся перемазанная землёй, счастливая и задорная, улыбается, глаза сияют, радостно ковыряет что-то лопатой. Любит она это дело – посадить, полить, прополоть, проредить, выкопать и снова посадить. Влада на правах гостьи обстоятельно приступила к безделью – улеглась с журналом в шезлонге, в одном купальнике – загорать. Я хотел было тихонько смыться и залечь на второй этаж с рукописью, но Машка безжалостно погнала меня во двор, заниматься столярными работами.
Уж если браться за что-то, пусть через неохоту, скулить глупо. Куда лучше найти прелесть даже в нелюбимой работе. Ну разве не удовольствие взять в руки рубанок и всласть пройтись им по досочкам, с наслаждением вдыхая запах свежей стружки? А потом аккуратно отпилить их в размер, и так точно, чтоб комар носа не подточил. И наконец, разве не здорово отодрав старое гнильё, ровнёхонько пришить свежеструганные доски и полюбоваться на сделанную работу? Здорово! И я засучил рукава, и пошло дело, и полетели опилки. В каких-то четыре часа я обработал рубанком целых пять досок и прибил их, трижды угодил по пальцу молотком, порезал мизинец, ободрал в кровь локоть и порвал джинсы на колене. Доски, правда, получились