Золотые купола (сборник). Иль Дар
позволить детям решать свои споры кулаками, пусть даже если есть какая-то веская причина. Для этого есть мы, взрослая администрация. Но даже здесь не самое главное… Главное в том, что, если я сейчас позволю уйти от ответственности Холодову, то и другие воспитанники почувствуют безнаказанность. А их у меня – сто пятьдесят детских душ. За которые я в ответе перед государством. Что мне потом прикажете с ними делать – пересажать их всех и спать спокойно? Вот тогда-то точно не уснёшь, – как отрезала, произнесла она последнее предложение. Разговор был закончен.
Алексей чувствовал себя оплеванным, и в то же время прежде всего понимал правоту Надежды, ответственной за каждого ребёнка. Кроме того Алексей узнал, что суд над Холодовым решено сделать показательным, с выездом в детский дом. С глубоким чувством досады он покинул детский дом. Это значило, что Холодову не миновать заключения.
Дима Холодов притягивал к себе сверстников своим незаурядным умением обоснованно отстаивать свою точку зрения. Вездесущая любознательность его могла удивить любого, кто с ним пообщается хотя бы час-полтора. И любознательность эта совсем не выглядела навязчивой, а скорее выглядела в виде беседы на выбранную тему. Он обладал хорошей памятью. Вряд ли кто из детского дома при случае, к месту, мог цитировать Пушкина, Островского, Булгакова, Ильфа и Петрова, и многое другое из литературы. Он мог часами просиживать в библиотеке и выйти оттуда с взорванным чувством восхищения прочитанным. Но в последнее время было не до этого. Всё чаще он забирался на крышу жилого корпуса детского дома, и мог подолгу уединяться там, оставаясь со своими детскими мыслями и мечтами вокруг отнюдь не детских событий вокруг него. Сидел и смотрел на золотые с крестами купола возвышающейся на холме невдалеке от их дома церкви. Глядя на них, ему почему-то становилось легче на душе, и он говорил сам себе: «Как бы ни было, я останусь самим собой». Он часто вспоминал беседу, случившуюся однажды с его тренером:
– Предав себя однажды, легко предать потом и друга, – сказал он ему тогда, и ещё: – Реже ошибается тот, кто отстаивает свою позицию, чаще тот, кто соглашается.
И сейчас Димка считал, что он прав. И он стоял на своей правоте молча, никому и ничего не объясняя.
Выйдя под подписку о невыезде, он в первый же день взобрался на крышу перед куполами и, лёжа на спине и закинув руки за голову, наблюдал за летающими в вышине ласточками, слушал каркающих с макушек соседних тополей ворон и мечтал.
…Кончается его детдом, когда-то кончится и колония, которую теперь уже не миновать, кончится всё плохое и начнётся всё хорошее. У него будет свой дом, кто-нибудь будет его любить, кому-нибудь он будет нужен, у него обязательно будут родные ему люди… Он не мог представить их себе, зато знал, что они точно будут, и ради этого своего будущего он никак не мог предать себя, иначе как он посмотрит потом в глаза своим родным людям глазами подлеца…
Забили в полдень колокола, и тут он увидел над собой Ленку.
– Тебе чего? – не шевелясь, спросил