Пустынник. Война. Никита Александрович Костылев
заругает, он поймет.
–Ну смотри, сегодня приду в палатку.
Я думала, что он придет, чтобы меня поиметь. Так многие военные делали, трахали баб в лагере за воду, а они надеялись, что те их заберут в цитадель. Но офицер пришел для другого. Когда он зашел в палатку, муж лежал в беспамятстве.
Сев на топтанчик, он спросил:
–Прямо на все готова, чтобы в цитадель попасть?
–Да.
–Не нужно раздеваться, – ответил офицер, – у тебя будет намного более грязная работа, чем раздвигать ноги перед солдатней. Нужно будет убивать.
И я убивала, солдатик. Убивала беспризорных детей, которых стало в крепости слишком много. Выгонять администрация их не хотела, чтобы не вызвать недовольства или бунта, а вот по тихонькому придушить ночью? Военные кому предлагали, те отказались от этой грязной работы, поэтому лейтенант и решил выбрать кого-то из палаточного лагеря. Вот и все, я получала списки тех, кто по крепости слоняется без дела из беспризорных детей, чьи родители погибли на стенах при обороне или просто от голода и болезней. Бывало, что избавлялась от стариков и старух, родственники которых перестали о них заботиться. И все рады: администрация, которая так просто избавлялась от лишних ртов и детишки со стариками не мучались. Да и среди народа не было волнений, что детей со стариками за стену вышвыривают. Всем было от этого хорошо, все закрывали на это глаза кто знал или догадывался, но кто-то должен был делать эту грязную работу. Тут много кто из-за меня лежит на этом кладбище, солдатик.
А вот Слава… пришла я за ним как-то, он возле стены спал как беспризорник, его родители умерли от дизентерии две недели до этого и заботиться о нем было некому. А когда я над ним наклонилась, чтобы придушить как остальных, он глаза открыл и говорит: «мама, это ты?».
И я не смогла. Забрала тогда его. Администрация пожурила, мол, сама кормить будешь из своей пайки, но работу основную знай выполняй. Иначе вышвырнем за ворота. Так у меня появился сын.
Мы молчим долго. Потом я тихо произношу:
–Нам пора. Возвращаемся в цитадель.
Обратная дорога дается нам намного быстрее. Мы возвращаемся минут за тридцать, уже светает и я тороплюсь вернуться поскорее.
Когда мы подходим ко рву, Светлана Игоревна тихо говорит:
–Солдатик.
–Что?
–Прости меня, ладно?
–За что? – я не понимающе смотрю на нее.
–Это я в последний раз, мальчик. Правда. Больше не буду. Я тебе про Черную Смерть то и рассказала, потому что хотелось поделиться с кем-то. Кто никому не расскажет, – она кивает вниз и я вижу, что на месте, где я стою выведен мелом белый крест.
Прежде чем я понимаю, что это значит, она добавляет:
–Славе уже все равно, а мне жить хочется. Я за тебя молиться буду, обещаю.
Раздается выстрел и я вижу, как мать Славы со стеклянными глазами оседает на землю, прижав руки к груди, после чего одним рывком падаю в ров и перекатываюсь в сторону.
Черт!
Быстро по-пластунски