Львы Сицилии. Сага о Флорио. Стефания Аучи
бунт прошлой ночью.
Виктория молча смотрит на него. Она встает, выливает грязную воду за дверь. Ее темные, спокойные глаза не обвиняют. В них – боль. Сострадание. Понимание.
– А где Иньяцио? Винченцо?
Девочка берет тарелку, мелко режет овощи, чтобы приготовить мясной бульон, каким поят рожениц.
– Дядя Иньяцио пошел с Винченцо погулять, чтобы не мешать здесь, пока донна Мариучча работала. – Голос у нее смягчился. – Идите к тете. Нельзя оставлять ее одну. Бедняжка, она думает, что это ее вина.
Значит, это моя вина? Моя, ведь я даже не заметил, что ей плохо.
Он стоит на пороге спальни и смотрит на жену с болью и сочувствием. Если бы он знал, то накануне не стал бы настаивать.
Осторожно подходит к ней.
– Ты могла бы сказать мне.
В этом нет упрека, только горечь. Он чувствует себя беспомощным. В его глазах боль, чувство вины снедает его.
– Почему ты ничего не сказала мне? – настаивает он.
Из-под прикрытых век по щеке Джузеппины катятся слезы, следуя проторенной тропинкой. Паоло присаживается к ней на кровать.
– Не плачь. Пожалуйста. – Он вытирает ей слезы. – Может, был бы еще сын. Видно, не судьба.
Джузеппина лежит неподвижно, смотрит в стену. Никаких извинений, ни слова «прости», не то что Иньяцио.
Мариучча бесшумно выскальзывает из комнаты.
Бухта Кала пустынна. Холодно. На набережной несколько носильщиков и моряков. Ветер яростно хлещет городские стены, полощет развешанное белье, с шумом захлопывает ставни.
– Вон тот корабль?
Винченцо на руках у Иньяцио, обнимает за шею, указывает в море. Дядя закутал его в свой плащ, чтобы защитить от трамонтаны, холодного северного ветра. Церковь Пьедигротта закрыта, у ворот нет даже нищих. По стене замка Кастелламаре ходит часовой, придерживая шляпу.
– Да, это баркас. На нем мы приплыли сюда, когда ты был маленьким.
– Очень маленьким?
– Очень. Таким маленьким, что помещался в корзине.
Винченцо вырывается. Иньяцио опускает его на землю, мальчик подходит к каменному краю парапета, смотрит вниз, на темную воду. Верх якоря, покрытого водорослями, погружен во тьму.
– А море очень глубокое?
– Очень, Виченци, – отвечает Иньяцио. Он берет ребенка за руку. У Винченцо темные доверчивые глаза, волосы светлые, как у Паоло. – Глубже, чем ты можешь себе представить. Ты знаешь, что далеко за морем, отсюда не увидеть, есть другая земля?
– Да, знаю. Там Баньяра. Мама всегда рассказывает мне о ней.
– Нет, не Баньяра. Еще дальше, там Франция, Англия, Испания, еще дальше – Индия, Китай и Перу. Страны, куда приходят корабли, которые гораздо больше этого, они везут пряности, вроде тех, что мы с твоим отцом продаем, а еще шелка, ткани и разные товары, какие и представить себе невозможно.
На лице у ребенка удивление. Дядя сжимает его дрожащую ручонку. Ему хотелось бы побежать, но дядя держит крепко, боится, что малыш поскользнется и упадет в воду.
– Что такое шелк, дядя Иньяцио? – Он еще плохо