Амория. Валентин Беляков
за нами), ещё не осознал, что одна из его игрушек не подчинится приказу. Впрочем, ехать по прямой было просто, так что он пока ничего и не приказывал. Я не хотел никак обнаруживать своё присутствие, просто немного проехаться вместе с ними. Какое странное чувство: будто это мне аплодируют сотни, тысячи людей, будто это меня считают героем. На глазах у многих слёзы: кто-то плачет от гордости, кто-то от того, что его любимого человека вскоре разорвут мутанты. Если они вообще существуют и это не очередной обман, чтобы избавляться от неугодных.
Вот потянулись ряды приютских детей: вытянувшихся в струнку, одетых парадную светло-серую форму, до блеска умытых и причёсанных как никогда тщательно. Они поют. В грохоте машин и сотен тяжёлых сапог слов не слышно, но вроде стройно, хотя глаза их слезятся, а в глотках першит от густого облака пыли. А вот и наша группа… Тут я осознал, что увижу себя.
В тот момент я подумал, что мой мозг взорвётся. Или мой мозг – это компьютер маленького танка на автопилоте, а то худое мальчишеское тело никак ко мне не относится? Может, теперь вместо ног у меня гусеницы, а руки заменяет большая пушка? Теперь я силён, я освободился от приюта, Тёти Мамы и всего этого чёртового города?! Но кто же тогда тот мальчик?.. Моё Я затуманилось, задребезжало, растворяясь в очередной поломке имплантата.
Я видел, как мальчик перестал петь и так и остался с приоткрытым ртом. Глаза его закатились, спина безвольно согнулась, на штанах медленно расплывалось тёмное пятно. Видел, как рука стоящей рядом женщины взметнулась в воздух, как плеть, и ударила мальчика по затылку. Он упал, словно тряпичная кукла. Она попыталась поднять его, поскольку происходящее прекрасно просматривалось с другой стороны дороги – противоположного вала, на котором стояли важные люди из администрации Восемнадцатого города и даже других городов. Интересно, откуда я знаю, что они важные? Как вообще определяется, какие люди более важны, а какие – менее?
Так думал я, маленький нескладный танк, наблюдая, как щуплый подросток, которого в бессильной ярости пнула женщина с морщинистым лицом, вместо того, чтобы, наконец, подняться, кулем катится вниз с двухметровой насыпи. Прямо мне под гусеницы. Мне, в принципе, было плевать на жизнь этого мальчика, как и на любую другую. Я бы спокойно переехал его, если бы не вспомнил, что это я. Так это меня она столкнула? Когда мне в кои-то веки было действительно весело? Вот же стерва! Сейчас я научу её себя вести! Я ведь куда сильнее, так что ничего не помешает мне с ней разделаться. Машины, ехавшие позади меня, уже остановились, так что можно не опасаться, что моё тело раздавят. Угрожающе подняв пушку и направив морщинистой прямо в лицо, я стал карабкаться на насыпь. Как же хочется выстрелить, опробовать на ней свою силу! Я вдруг вспомнил, как рыжие волосы моей старой знакомой, психиатра, развевались в пламени, и как летел пепел, вот бы посмотреть, как тело этой женщины тоже превратится в прах, разлетится, словно салют, вместе с осколками снаряда…
Мои микрофоны улавливали