Термитник – роман в штрихах. Лидия Григорьева
Сейчас девочка придёт, которая, как мне кажется, нравилась ему. Они вместе в эту секцию ходили. Скалолазание это. По нашим Красноярским столбам. Они же гладкие, скользкие. Это для взрослых. А он пошёл туда один. Да ещё в дождь. Он никогда меня не слушал. Никогда. Когда родился, грудь не взял. Оттолкнул. И посмотрел на меня чужими глазами, как не родной. Отец… ах, да, отец. С ним у него всё по другому. Подражал ему во всём, слушался, как солдат командира. Да, отец потомственный военный. Да, голос у него, как гром небесный. Сын должен его услышать. Вот, смотрите, звонок по Скайпу. Это он! Павел! Павел! Ты где? Прилетай. Петенька в коме. Но он ждёт тебя, я знаю. Хорошо, хорошо. Сейчас включу твой голос на полную громкость. Это и мёртвого поднимет. Ой, что я несу… Он живой, живой! Петенька! Петя! Поговори с папой! Он расскажет тебе зачем нужно жить. Чтобы любить, Петя. Чтобы любить. Говори же, говори, Павел. Как это – нету связи. А ты где? Опять на полигоне? Опять испытания? А что у вас там за грохот? Доктор! Все отключилось! Как теперь быть? Я не могу сказать сыну, что от отца давно одна пыль осталась, что их всех испепелило тогда на тех секретных испытаниях. И что я давно прокручиваю ему старые записи из их разговоров по Скайпу и Вотсапу Доктор! Он должен жить. Где эта девочка? Она, мне сказали, была с ним тогда, стояла внизу на страховке. Только она и знает, что случилось. Ах, вот она. Скажи, скажи ему, Соня, что ты его любишь. Расскажи ему, что такое любовь. Он услышит тебя, он услышит! Он будет жить, Соня. Он будет жить…"
Тридцать восемь
«Жизнь не остановишь, – сказал дед своему внуку. – Зато паровоз остановить всегда можно». Утром в окно дачи постучали и спросили академика Пивоварова. Дед открыл дверь. «Простите, – сказали ему, – вы должны проехать с нами, чтобы опознать тело. Ваш внук пытался остановить президентский поезд! Мы вынуждены были убрать его с дороги».
«Я всегда знал, что моя семья лишена метафорического мышления!» – спокойно сказал дед, запирая на ключ дверь своей академической дачи.
Тридцать девять
Это было стремительно и экстремально. Такую жизнь ни на прямой, ни на повороте затормозить невозможно. Он мчался вперед. Шел по головам. Тонул в болоте сам и топил других. Однажды его сбросили со скалы в горную реку и ушли, уверенные, что наконец-то разобрались с ним. А вот и зря. Всё у него опять срослось и выпрямилось. И он пошел дальше. Что-то ведь влекло его. Что-то манило. Сила какая-то неведомая. Невидимая. Словно кто в спину его толкал. И вот он здесь, на этом пригорке, покрытом короткой ворсистой травой. «Пуп земли!» – подумалось ему. И он опустился на землю. И понял, что пришел. Он видел перед собой ещё один холм. А на нем маленькую часовню. И горстку людей, спускающихся ему навстречу. «А мы ждали вас, – сказали они. – Нам сказали, что пришлют священника. Прежнего-то убили. Тут знаете ли, такие дикие места: волки, медведи, и люди хуже, чем голодные волки». И он неожиданно и радостно понял, что они не ошиблись! Что он ничего не растерял по дороге, кроме ненужных ему теперь вещей. Что он помнит наизусть все молитвы,