Интриги дядюшки Йивентрия. Максим Ельцов
пугающим. Чего же можно было ожидать от последующих времен суток? И почему только суток? Ведь вся дальнейшая жизнь могла превратиться в череду сплошных неудач.
Молодой человек неожиданно для себя ощутил вскипающие в душе эмоции, о существовании которых ранее даже и не предполагал. Его обуяло презрение к обыденности и щекочущая где-то между восьмым и девятым ребром жажда приключений. Теперь, когда Йозефик впал в ветреную эйфорию, которая сгубила бо́льшую часть его родственников, такая мелочь, как отсутствие воды, не могла его остановить.
– Грязь я смыл с себя! – провозгласил он в пространство и двинулся прочь из санузла.
В форточку ворвался попутный ветер и пожелал Йозефику доброго пути, снабдив заодно насморком.
Возвращался в коридор Йозефик вир Тонхлейн, как полководец-триумфатор на место триумфа своего полководческого гения. Проходя мимо все еще икающей госпожи Дандау, он даже осмелился презрительно фыркнуть. На самом деле он чихнул, но предпочел думать иначе. Победители не чихают и вообще не дают слабину.
Когда он шествовал, высоко вскинув голову, в сторону своей каморки, кто-то посмел его окликнуть.
– Господин Тонхлейн?
– Господин вир Тонхлейн, – веско процедил сквозь зубы Йозефик и вальяжно обернулся. Его догонял худосочный подросток в фуражке почтальона. – Что там у тебя?
Смущенный парень протянул большой пергаментный конверт с огромным сургучным оттиском. Йозефик небрежно взял его и спрятал в клубах своего мыльного одеяния.
– Можешь идти, – сказал он и помахал рукой, как будто хотел стряхнуть почтальона со своего августейшего горизонта. Такое обращение тяжелым плевком расплескалось по душе ни в чем не повинного парнишки. В глазах его задрожали слезы, затем неожиданно ярко вспыхнули до того бледные щеки. Он развернулся и поспешно ушел. Йозефик еще раз презрительно фыркнул то ли вслед почтальону, то ли в лицо всему миру.
Когда он входил в свою комнату, замок скрипнул печально и осуждающе. Как ни странно, но Йозефик был согласен с дверью, прислонился к ней спиной и медленно сполз на пол. Его пожирал стыд и тяжелое чувство вины. Никогда в жизни он не позволял себе так обращаться с людьми, даже если и не считал некоторых особ вполне людьми. Йозефик не мог понять, что на него нашло в коридоре и за что он набросился на безобидного парнишку со своим скотским презрением. Вернулся страх. Как кратковременно же было желание вырваться на волю из плена серых улиц Лупри!
Вместо стыда на Йозефика навалилось самое отвратительное чувство, свойственное только людям, – жалость к себе. Это было уже слишком. Йозефик стиснул зубы, уставился перед собой невидящим взглядом. Посидев так пару мгновений, обтерся первой попавшейся тряпкой, оделся и пошел вниз к Бигги. Надо было срочно с кем-то поговорить или хотя бы напиться. Желательно до беспамятства. До первого этажа он добрался без происшествий, только уборщица тихонько верещала ему вслед.
В