Трещина в могильной плите. Антон Сёмин
что хотел. Альберт благодарно посмотрел на меня и заговорил снова:
– Мой брат был очень маленьким. Я не знаю, сколько ему было, но я очень его любил. Он был крошечным лучиком солнца в нашей жизни. Маленькие дети в войну – это как надежда на то, что этот мир еще способен на лучшее. Конечно, он много кричал и не давал спать. Но я мог терпеть это ради него. Я ждал того момента, когда он подрастет и я буду водить его в школу, держа за руку. Или играть в настольные игры. Да что угодно, лишь бы скрасить свое одиночество, – старик замялся и достал платок, синий, замаранный и очень старый. Я предложил ему свой, но тот наотрез отказался. – Лето тысяча девятьсот сорок седьмого года выдалось ужасно жарким. Смрад, которым провоняли улицы города, и пыль поднимались в воздух. Даже на высоте двух метров дышать было трудно. Мать не могла гулять с Колином как следует. А потому… Потому он провел то свое последнее лето в клетке для куриц. Забавно, не так ли? Маленький ребенок в клетке, висящий над пропастью этажей!
Он вытер слезу. Я заволновался. Вдруг старик совсем расклеится, и тогда мне придется объяснять сиделке и врачам, чем я мог так расстроить пожилого человека. Меня немного напугала фраза «то свое последнее лето». Я немного напрягся, но старался не подавать виду. Не хотелось потерять нить истории, – возможно, это было то, что я искал.
– Каждый день лета мать вешала его туда. Я боялся за него, ужасно боялся. Наша клетка была очень простая и старая. Она крепилась на металлических уголках, торчащих из дома. Все это выглядело хлипко, но отец утверждал, что все будет хорошо. Я привык верить ему… Он был очень серьезным и правильным.
Платок был надежно спрятан в нагрудный карман. Глаза старика стали красными, а руки дрожали. Я надеялся, что никто не обратит внимания.
– Знаете, почему меня запрятали сюда, подальше от окружающего мира? Думаете, только потому, что я старый и никому ненужный идиот? О нет, мой юный друг, все совсем не так. Каждую ночь мои родственники вынуждены были просыпаться от ужасного крика из моей комнаты. Когда я был молод, припадки проявлялись не так сильно. Моя жена, светлая ей память, моя прекрасная Патриция, могла бы сказать вам, что насчитала не более пятидесяти таких случаев. Но чем сильнее я старею, тем чаще и ярче я вижу этот злополучный сон. Каждую ночь, без исключения. Только когда мне вколют что-нибудь крепкое, я не вижу его. Но это – исключение из правил. Вы все еще не догадываетесь, что я вижу в своем сне? – я с недоумением пожал плечами. Конечно, я имел определенные догадки, но не хотел остаться в дураках.
– Вы поймете, – мрачно ответил он сам на свой вопрос.
Старик снова прекратил говорить. Его старость допускала манеру говорить пару слов в минуту, но я сильно разозлился и сам не понимал почему. Возможно, я боялся, что эта история привлечет внимание медсестры или кого-то еще. Я собирался одернуть старика, когда он начал говорить чуть громче, чем следовало. Но передумал, потому что он как раз продолжил свою страшную историю.
– То было теплое июньское утро.