Волчье логово. Джон Уаймен
что едва были в состоянии слезть со своих седел. Наш слуга Жан взял в повод четырех лошадей и повел их в конюшню. Несчастные, измученные животные, понурив головы, покорно следовали за ним. Некоторое время мы переминались с ноги на ногу, расправляя одеревеневшие члены. Вокруг же все было полно движения и суеты. Из открытого окна над воротами доносился звон посуды, мелькали огни и слышались торопливые шаги людей, бежавших по коридорам. Полумрак двора рассеивали два только что зажженных фонаря. В одном из углов его двое кузнецов подковывали лошадь.
– Они говорят, что нашим лошадям нет места, – объявил возвратившийся Жан, почесывая голову с недовольно сконфуженным видом провинциального слуги.
– Да и нет! – крикнул один из собравшейся перед нами кучки чьих-то слуг.
Слова эти были произнесены нахальным тоном, а прочие заметно были расположены поддержать его. При свете стоявшего на земле фонаря я мог разглядеть, что все они носили значки одного хозяина.
– Послушайте, – сказал я строго, – конюшни большие, они не могут быть заняты только вашими лошадьми. Вы должны найти место и для моих.
– Конечно! «Дорогу королю»! – отозвался он, между тем как другой закричал:
– Vive le roi!
Прочие подняли смех, в котором звучали зловещие ноты. Ссоры между господской прислугой были так же часты тогда, как и теперь, но хозяева редко вмешивались в них, предоставляя челяди путем драки разобраться между собою. Но здесь бедному Жану пришлось бы плохо, так что мы должны были поневоле вмешаться.
– Берегитесь, чтоб вам не пришлось плохо, – продолжал я, удерживая Круазета, ибо здесь совсем было нежелательно повторение истории, бывшей в Кайлю. – Если только ваш господин приятель виконта де Кайлю, которому принадлежат лошади, то вы попадете в беду.
Мне послышалось, что при этом были произнесены вполголоса слова «papegot» и «долой Гизов». Но говоривший перед тем лишь прокричал несколько раз «Ку ка ре ку!» и захлопал руками, словно крыльями.
– Вот так задорный петух! – обратился он в том же тоне и с усмешкою к своим товарищам, ожидая их поощрения.
Меня разбирала охота наказать этого нахала, хотя я и опасался серьезных последствий, когда на сцене появилось новое действующее лицо.
– Стыдитесь, звери! – послышался сверху, словно из облаков, чей-то звонкий голос.
Я поднял глаза и увидел в освещенном окне над конюшней двух красивых, хотя и грубоватого вида, девушек.
– Стыдитесь! Разве вы не видите, что это дети? Оставьте их в покое, – крикнула опять одна из них.
Толпа засмеялась пуще прежнего, а я уж совсем вышел из себя, когда меня при всех назвали ребенком.
– Сюда! – воскликнул я, обращаясь к оскорблявшему меня человеку, стоявшему в воротах. – Иди сюда, каналья, и я покажу тебе, как следует разговаривать с господами!
Но из толпы выдвинулся громадный человек куда выше меня и дюймов на шесть шире в плечах. При одном взгляде на