Перстень Орна. Иван Козлов
с отцом так и жил, у него знахарству учился.
Алексей в эту семью попал, когда Иван-Иоганн слег и помощник понадобился. Павел травы собирает, по вызовам ездит, а кто отцу воду да кашу подаст, кто печь растопит, лепешек испечет?! Алексей рос с шести лет сиротой, сердобольные соседи его выхаживали, даже дальних родственников не имел, потому и звался Безродным. Рано понял, как выживать надо, вот и всё горит у него в руках в восемнадцать-то лет.
Этот ножичек сам выковал да заточил так, что он липу режет как масло. И получается из липы птица павлин, о какой ему проходившие по этим краям скоморохи сказывали. Петух – да не петух, косач – да не косач, хоть и хвост веером держит, когда поёт. Песня только его, сказывали, безобразная, как у вороны…
В жаркий полдень Алексею нечего делать, вот и сидит в тенёчке, ножичком балуется. Скоро ведь, может статься, не до баловства будет – барин намекнул, что жениться собирается. Хочет взять поповскую дочку, что из села Заболотного. Даже не так барин хочет, как сам поп. Мария его хоть и моложе Павла Ивановича, конечно, да всё равно в летах. И на лицо ничего, и грудь такая – есть за что ухватиться, и задница – есть за что ущипнуть, а куда в глухих этих местах её пристроить? Вот и пал выбор попа на Павла Ивановича. На праздники к себе лекаря зовёт, чаем поит, лепёшку масла домой передаёт. У попа три коровы, одну он, конечно, с дочерью отдаст. Тогда хлопот у Алексея прибавится. И вообще, неясно еще, будет ли он нужен в этом доме, когда сюда хозяйка придет. Если придется уйти, не пропадет, конечно, но жалеть будет. Хорошо у барина служится…
Тихим днем любой звук издали слышен. Вот конь скачет. Без спешки, но всё ж траву на ходу не щиплет. К барину кто-то едет. А к кому ж еще в Валуево приехать можно?
Конь у ворот затоптался, всадник спешился, к дверям избы идет, а в избе-то и нет никого.
– Чего надоть?
Алексей специально голос огрубил, да и рявкнул в полную силу. И добился своего. Мужичок, который приехал, аж подпрыгнул от неожиданности, воздух ртом схватил, а задницей выпустил, но все ж схватился за висящий на плече самострел. Маленький, худой, бородатый, вроде лешего, каких еще когда-никогда в чащобах грибники встречают. Увидел Алексея – озлился, желтые зубы показал:
– Чего пугать честных людей?
– Я не пугаю, я по праву спрашиваю. Кто такой и зачем прибыл?
Коротышка оставил самострел в покое:
– По праву… Ишь ты… Скажи мне лучше по праву, где Павла Ивановича видеть могу?
– В сеннике, – показал Алексей глазами на дальнюю постройку. – Траву перебирает, которую мы в последние дни с ним собирали. А когда он травой занят, то его беспокоить нельзя.
– Так я не беспокоить. Я ему бумагу привез. Отдам – и всё.
– Какую бумагу, от кого?
Леший замотал головой:
– Софья Алексеевна не велели никому говорить, что бумага от них, потому не могу сказать.
– Это какая Софья Алексеевна, что за помещиком Бугаевым, что ли?
– Она самая. Барыня моя. Только не велела говорить, и я тебе