Спокойной ночи, Братислава. Ирина Максимовна Любина
каталась на месяце, как на лодке. О бессмертном еноте, ледяных деревьях, принце-осьминоге. О медузах, в которые превращались души умерших, о парне, который проскакал тысячи городов, чтобы повидаться со своим другом-драконом.
Заснуть без этих сказок было невозможно, и Само всегда умудрялся дремать к самому их финалу, чтобы заснуть уже тогда, когда папа щелкнет кнопкой лампочки, а Само сможет продолжить все истории во сне.
Уложить его в Братиславе после папиного переезда было невозможно: Само ревел, выпрашивал у мамы телефон и под ритм собственных всхлипов набирал Вену. Мама пыталась ворчать, что он только бесконечно тратит деньги,но сердиться почему-то не получалось. Само засыпал с телефоном под щекой.
Через пару месяцев всеобщего страдания на день рождения сына Карл подарил ему диск с синей подписью маркером: «Секретные сказки Самуэля Немца». И все наладилось.
Это было почти пятнадцать лет назад – Само тогда исполнялось пять.
Через месяц и неделю ему будет двадцать. Само смотрел, как папа тихо похрапывает и хмурится во сне. На стене напротив дивана у телевизора стояла фотография Само и сестер в строгой рамке – мама сфотографировала за полгода до развода: дети – почти по плечи в высокой траве. Само держит младшую двухлетнюю Егине за руку, она морщится, ей на глаза спадает мамин венок из мелких белых цветов. А крошечная Аревик сидит на земле, примяв под собой траву, и вытягивает голову вверх. У нее на футболке нарисован желтый лев. Само почему-то этого льва помнит.
Он не мог не думать обо всех невозможных «а если бы…» – такова невеселая и обязательная участь любого ребенка из распавшейся на неравные части семьи: Армине с детьми в Братиславе, Карл в другой стране.
Сестры не хотели проводить выходные у папы: почти не помнили его и поэтому побаивались. Он приезжал на их дни рождения, каждый год провожал в школу, но они держались с ним, словно он был маминым знакомым, с которым нужно обязательно здороваться. Папа каждый раз становился таким грустным, что у Само не хватало дыхания и хотелось накричать на сестер, хотя и понимал, что, наверное, и не за что. Он молчал и только подходил чуть ближе к папе. Всю свою безответную любовь к дочерям папа изо всех сил направил на старшего сына – его внешнюю копию, точный юношеский портрет. Только характер Само принял отчего-то у мягкой и спокойной Армине. И обожающий сына Карл так и не заметит никогда, что его характер нашел такое идеальное и очаровательно-женское отражение у Егине.
Все непонятное в детстве становилось еще более запутанным в юности: Само до конца так и не узнал, почему прервалась история его родителей и кто был во всем виноват. Ему очень хотелось думать, что не он. Не сестры. Не дети – разве они не должны были все спасти, всех уберечь? Таким непонятным, таким мягким был развод родителей – без скандалов, без переживаний, словно так и было всегда: Братислава, Вена. Но все равно Само казалось, что всего в мире стало как будто меньше. И между своими потрясающе идеальными родителями не мог найти жертву для детского обвинения. Поэтому он мудро и честно одинаково