Игры Фортуны. Михаил Владимирович Кожемякин
бы сознание, если бы схватившее ее нечто не пахло бы так знакомо. Немыслимой смесью модного аромата парижской лаванды и фиалок, шампанского, сладкого табака и лошадей (последним больше чем нужно) пах только Питер Бирон-младший, ветреный отпрыск полновластного тетушкиного фаворита, легкомысленный щеголь и самый веселый из Аннушкиных кавалеров.
– О, немилосердная Анна, за что такой жестокий прием? – театральным голосом возгласил юный вертопрах, не торопясь, тем не менее, размыкать своих объятий (Аннушка с перепугу влетела прямо в них). – Каюсь, я на целых два дня задержался с возвращением вам романа этого французика Филиппа Грегуара «Небесные наслаждения», но стоит ли из-за этого налетать и избивать меня вашими острыми кулачками? К тому же, – Питер с сожалением снял одну руку с Аннушкиной талии и выудил из-за отворота лазоревого камзола растрепанную книжицу, – Вот ваша книга, а вот и мой утешительный приз!
Тут он бесцеремонно, но слишком весело, чтобы это можно было счесть оскорбительным, сочно чмокнул Аннушку прямо в дрожащие губки. Она и не думала сопротивляться. Пережитый ужас совершенно лишил ее сил. Румяное лицо молодого повесы, которое было бы слишком смазливым для мужчины, если бы не наследственный хищный Бироновский нос, плыло у Аннушки перед глазами.
– Эта комната, Питер, где эта ужасная комната? – только и смогла пролепетать она.
При всем своем легкомыслии Питер был внимательным юношей, а их с Аннушкой давние игры в ухаживания, легкие и веселящие, как молодое вино, давали им право считать друг друга приятелями.
– Какая комната, милая Аннушка? – с участием спросил он; Бирон-сын всегда называл ее так, по-русски; наверное потому, что в России, отданной на волю его отца, чувствовал себя как рыба в воде, и все русское представлялось ему своим, доступным. – О чем вы говорите?
– Темная такая, бедная… Там еще река была за окнами. И словно дети плакали. Совсем рядом. И кто-то черный… Такой темный…
– А, опять ваши потешные фантомы, моя сказочная принцесса? – тон Питера вновь обрел игривые нотки. Он бесцеремонно толкнул ногою дверь в Аннушкины покои и увлек ее за собой, – Войдемте же, и вы увидите, как я заставлю отступить силы тьмы, им не устоять перед благородным железом! Ах да, я не при шпаге, тогда воспользуемся этим магическим орудием…
И Питер героическим жестом выхватил из вазочки с фруктами десертную вилку. Аннушка бледно улыбнулась – рядом с этим жизнелюбцем, буквально источавшим веселую силу юности, ее сумеречная мнительность таяла сама собой. С Питером было так хорошо танцевать на балах, насмешливо наступая друг другу на ноги, дурачиться на машкерадах в Летнем саду и даже, сбежав от всех, украдкой целоваться в дальней беседке, слегка пьянея от сознания непристойности… Он нравился бы Аннушке еще больше, но тому препятствовали два обстоятельства, и второе, что Питер никогда не бывал серьезен, о втором же заставляло трепетно молчать ее девичье сердце.
– Итак,