Милюль. Вадим Шильцын
тёплыми ночами, сидя, как и вы, под водой, я силился охватить утлым воображением то бесконечное и необъятное, что мы называем вселенной. Нет, я не пытался пересчитать все звёзды, которые светят с небес, либо ползают по дну. Я не пытался измерять мир перечислениями. И без того моё воображение, этот мощнейший инструмент, отказывалось повиноваться, стоило только попросить его охватить бесконечность. Как бы я ни исхитрялся, всё равно моя башка ограничивалась доступными ей пределами.
Глядя на круглый камень, я мог воспринять его как модель планеты, на которой мы живём. Представляя группу камней, я мог осмыслить солнечную систему. Спираль улитки помогала мне относительно чётко объять внутренним взором галактику, но… согласитесь, даже ощущение огромности океана не может сравниться с тем, что мы теоретически знаем, но никогда не можем себе вообразить.
Мудрые раки прошлого советовали развести клешни в разные стороны и силой мысли продлить векторы от нервного центра до бесконечностей в направлениях вытянутых клешней. Дескать, где упрётся, там и есть предел. Я неоднократно пробовал совершать подобные упражнения. Толку никакого. Хоть мысль моя и всесильна, хоть воображение моё буйное, но за подобными советами я углядел лишь бессильные потуги детского шаманизма. Ни пределов вселенной, ни истины бытия мне не открывалось. Пространство действительно беспредельно в той системе координат, в которой мы, раки привыкли моделировать мир. Выражаясь фигурально, на концах векторов, заданных моими клешнями, я видел вопросительные знаки, означающие невозможность поставить точку.
Ещё большее удивление и непонимание породило во мне расхожее мнение о замкнутости вселенной. Тут я впал в полный ступор и неделю переживал от стыда за убогость своего интеллекта. Так бы я и печалился, до сей поры, кабы не подошёл к рассмотрению данной модели под совсем иным ракурсом.
Я решил упростить трёхмерную и непостижимую модель космоса до ограниченной двухмерной площади, через которую проходит равномерно движущаяся плоская модель условного времени. Я представил две эти плоскости как почти равноценные, как границы двух сред, волею случая соприкасающиеся друг с другом. Что представлять? Эту модель очень легко увидеть. Вон она – тут рак указал клешнёй на волны прибоя, нежно гладящие песчаный пляж – видите, как вдоль плоскости, отделяющей земную твердь от всего остального, мчится тонкая грань, отделяющая воду от воздуха? Именно эта самая, движущаяся граница земли, воды и пространства подобна текущему через вселенную времени. Лишь на грани пересечений происходит жизнь, и лишь саму эту грань мы ощущаем как нашу реальность.
Вы возразите мне, мол, каждая волна конечна. Да, отвечу я вам, но попробуйте сообщить мне хоть приблизительно, сколько этих волн прокатилось по нашему пляжу за те сотни миллионов лет, которые существует океан?
Да, братья мои, пляж имеет границы, жизнь отдельно взятого рака тоже имеет предел. Предел есть даже у океана. Даже у воображения есть предел, но нет предела