Игольное ушко. Кен Фоллетт
она провела рукой повыше его бедер и уже открыла рот, чтобы заговорить, но почти задохнулась от шока, обнаружив у него полноценную мужскую эрекцию. Она едва не закричала. Значит, он не только мог, но и хотел! Ее пальцы триумфальным движением сомкнулись вокруг этого столь очевидного свидетельства его желания, она придвинулась к нему, шепнув:
– О, Дэвид!
– Ради Бога, оставь меня в покое! – Он взял ее руку за запястье, отбросил от себя и отвернулся.
Но только на этот раз она не собиралась смиренно принимать отказ.
– Но почему, Дэвид?
– Господь всемогущий! – Он отбросил одеяло, свалился на пол, прихватив с собой покрывало, и подполз к двери.
Люси села в кровати и теперь уже громко повторила:
– Почему, Дэвид?
До них донесся плач Джо.
Дэвид потянул на себя пустые штанины пижамных брюк, показывая на культи, на белесую кожу, стянутую под коленями швами.
– Вот почему! Вот!
Потом он скатился вниз по лестнице и улегся на диване в гостиной, а Люси пошла успокаивать Джо.
Прошло немало времени, прежде чем ребенок угомонился и снова заснул, больше обычного – быть может потому, что сейчас она сама так нуждалась в утешении. Младенец почувствовал слезы на ее щеках, и ей подумалось, может ли он иметь хотя бы малейшее понятие о значении этой влаги. И не слезы ли становятся для малышей тем, что они начинают осознавать раньше всего остального? Она не могла заставить себя спеть ему колыбельную или хотя бы прошептать, что все будет хорошо. Она лишь крепко прижимала Джо к себе и тихо покачивала, а он снова заснул только после того, как сам успокоил ее теплом своего тельца, мягкими объятиями маленьких ручек.
Положив его в колыбель, она какое-то время стояла и смотрела на него. Возвращаться в постель уже не имело смысла. Снизу доносилось громкое дыхание спящего Дэвида – он принимал сильное снотворное, так как не мог заснуть вообще из-за фантомных болей в ногах. Люси же сейчас хотелось убежать как можно дальше, чтобы не видеть и не слышать его. Куда-то, где он не нашел бы ее несколько часов, даже если бы очень захотел. Она надела брюки, свитер, плотный плащ, сапоги, а потом тихо спустилась по лестнице и выскользнула из дома.
Вокруг клубился сырой и до костей пронизывающий туман, который мог служить символом острова. Люси подняла воротник плаща и подумала, не стоит ли вернуться в дом за шарфом, но отказалась от этой идеи. Она пошла, оскальзываясь, на грязной тропе, не без удовольствия ощущая холодный воздух, обжигающий горло, поскольку этот мелкий дискомфорт немного помогал заглушить гораздо более сильную боль, снедавшую ее изнутри.
Дойдя до края скалы, она стала спускаться вниз по узкому настилу, осторожно переставляя ноги на мокрых досках. Добравшись до пирса, она спрыгнула вниз и по песку дошла до кромки прибоя. Ветер и море продолжали здесь свою извечную ссору. Бриз налетал постоянными порывами, словно дразня волны, а те отвечали шипением и грохотом, обрушиваясь на берег.
Люси шла по плотному песку, позволяя