Черные полосы. Настасья Карпинская
когда эта тварь надо мной ржёт. Я себя идиоткой ощущаю сразу. Он сбросил вызов, а я, матерясь и плюясь на любезного Андрюшу, полезла во всемирную паутину. Нет, должна же я знать: издевается эта скотина надо мной или нет. Блефаропластика оказалась подтяжкой век. Ладно, Ширяев, ты прощён.Мне, и правда, эта процедура пока не пригодится. Хотя я так боюсь врачей, уколов и, тем более, всяких острых и непонятных инструментов в их руках, что даже, если стану похожей на Вия и по утрам буду на всю квартиру орать: «Поднимите мне веки», ни на какую бефаропластику я не подпишусь. Скорее двусторонним скотчем к ушам приклею. От этих мыслей захотелось поржать, но в кабинет заглянул Егор Васильевич из финотдела и пришлось опять сделать умное, невозмутимое еб*ло. Я ж начальство,бл*ть.
Ровно в восемнадцать ноль- ноль я припарковала машину у клиники, понося Ширяева по всем ухабистым кочкам русского могучего матерного. Андрей, разговаривая по телефону, приземлил свою тушу на пассажирское сиденье и, продиктовав адрес, потерял ко мне интерес. Пока он точил лясы по телефону, я включила музыку и, стараясь не обращать внимания на этого павлина, спокойненько себе рулила.
− Сжалься. Моё чувство прекрасного уже бьётся в предсмертных конвульсиях, – и чем это ему не угодила качественная репчина? – Переключи на что-то более людское, – выдала павлинья ж*па, убирая телефон в карман пальто.
− В своей тачке будешь музыку заказывать, а тут сиди и слушай, что включила, – и чтобы окончательно пошатнуть его психику, сделала погромче и начала подпевать любимому Стафорду:
«…Хрен меня сломаешь, жизнь, я же молодой
Подо мной породистый скакун, жеребец гнедой
По трассе мерин носит, я лечу к своей девочке
Встречает при параде, и колготки в сеточку…»*
−П*здец, − эмоционально выдал Андрей, покачав головой.
− В следующий раз трижды подумай, прежде чем набрать мой номер с какой-либо просьбой.
− Да я его в ЧС кину, только вылезу из твоей колымаги. Бл*, Баева, тебя уже пацанчики на Жигулях клеят, – посмотрев влево, и правда, увидела белую потрепанную жизнью пятеру, стекло которой опустилось. Из окна показалось улыбчивое лицо прыщавого паренька лет девятнадцати, который жестами просил меня опустить стекло, чтобы стрельнуть номерок. Улыбнулась ему и, показав на Ширяева, провела по своему горлу пальцем. Паренёк оказался сообразительный, поэтому, выразив сожаление, захлопнулся в своей колымаге, а в следующий момент пятера выдала страшный звук, словно в ней был вмонтирован реактивный двигатель. Жигуль, разрываемый басами и репчиком, двинулся вперёд, а впереди идущее новенькое Рено потеснилось, не выдерживая столь яростного напора отечественного автопрома.
− Я понял, почему ты до сих пор одна.Ты не даёшь шанс пацанчикам из своего социального слоя,а нормальные люди тебя боятся.
− Ширяев, я одна, потому что нах*й надо ваши носки стирать. Я свои-то стирать не люблю. Толку от вас, мужиков, никакого в современных реалиях. Вы не то, что мамонта убить не можете, вы даже в магазин за хлебом сбегать порой не хотите. Поэтому нах*й мне этот геморрой.