Клетка. Александр Георгиевич Горешнев
к кораблю на лёгких рыбацких лодках, и они ещё долго стояли на корме и махали руками маленькому племени недавних кочевников, толпившихся на мелководье до самой темноты.
Когда они спустились под палубу, Агатон достал из сундука крестик, похожий как две капли воды на тот, что остался в шатре, и с нежностью повесил его на грудь Марии.
– Ты сделала ещё одно важное дело. У праведных христиан, конечно, должно быть хоть что-то похожее на церковь.
– Что это, церковь?
– Это место свидания с богом.
– Ты раньше не говорил мне, – возмутилась Мария.
– Ты ещё многого не знаешь. Потерпи, – примирительно сказал Агатон.
*
Весь полуостров несколько лет жил в мире. Отчасти стараниями Агатона и Марии. Но скоро с востока пришли гунны, разбили притихшие было племена, а полисы греков сделали данниками своего каганата.
Агатон в этом увидел божий промысел и уговорил Марию идти с ним в Византию, а потом в святые земли, чтобы получить благословение иерархов христианской церкви, вернуться и уже полностью посвятить себя апостольскому служению.
Они так и сделали: собрали у друзей и знакомых денег, сколько смогли, взяли еды на несколько дней, оделись в простые полотняные рубища и ночью вышли из Кафы, где обосновалась вся их семья. Агатон прихватил несколько оставшихся крестиков, вырубленных из конской упряжи для продажи знатным покупателям. Оказалось, отец Агатона заказывал пряжки у местного мастера, а сын нещадно обворовывал его «на святое дело».
Земли сарматов прошли почти без опаски: здесь уже давно доминировали византийские военные отряды и, видя кресты на груди паломников, оказывали уважение и помощь. Неприятности начались на втором месяце похода, когда вступили в горячие земли Фракии. Здесь вели борьбу многочисленные племена гетов, македонян, даков и многих других за каждый клочок причерноморской земли. Не все из них были хоть сколько-нибудь цивилизованны. Особой жестокостью отличались некрещёные скифы. Однажды они схватили, ограбили и изнасиловали паломников, отпустив их голыми, босиком. Но по пути ещё встречались люди, готовые поделиться старой накидкой и последним куском хлеба, дать шкуру, чтобы укрыться на ночь. В истинном мученичестве прошёл весь следующий месяц. Но чем ближе они подходили к Константинополю, тем становилось ещё трудней. Не от варваров исходила опасность, наоборот – чем больше вокруг оставалось единоверцев, тем безразличней они относились к ходокам – чужеземцам. Всё здесь продавалось только за деньги: всем правили динарии и драхмы – у странников денег не было и, когда с грехом пополам они переправились на восточный берег Босфора и подошли к Эфесу, то уже едва держались на ногах. Милостыню не подавали, но смотрели алчно, гадая о возможности заполучить бесплатных рабов – спасало только безупречное знание Агатоном языка империи.
– Мы не дойдём, – выдохнула Мария и села на придорожный камень.
– Крепись. В Антиохии живёт мой родич, очень богатый купец. И он давно звал меня. Он поможет.
– Я просто