Клетка. Александр Георгиевич Горешнев
вот-вот должен прийти предварительный анализ. Елизавета чувствовала что-то важное, связанное с этим предметом, напрямую касающуюся основной цели экспедиции, но понять пока ничего не могла, только его возраст должен был многое объяснить. Подобные посылки чуть не каждую неделю они отсылают спецпочтой из Краснодара в Питер, и кто побожится, что этой находке придадут особую важность и рассмотрят в первую очередь?
Наконец, столб пыли, хриплый клаксон и металлический дребезг на всю степь.
– Что пряжка? Есть ответ? – Елизавета обняла Захара Алексеевича, едва он разогнулся, выкарабкиваясь из машины. – Я есть хочу, Иосиф, нет, жрать. Так что там «завлабы»?
– «Завлабы»? А то! Помнишь герметично закупоренный глиняный горшок?
– Помню, конечно. С ним уж год возятся. Кстати, в Керченском раскопе это была далеко не единственная интересная вещь.
– Именно. Но только она наделала столько шума. Ну, давай свои вёдра, садись в машину. Сейчас всё расскажу – упадёшь.
– Вывалюсь, ты хотел сказать, – женщина расстегнула халат, распустила тугой узел волос и, потопав пыльными кроссовками, прыгнула в неуютное металлическое кресло.
Учёный сразу догадался, что день потрачен впустую, ничего не спрашивал, долго и без энтузиазма возился с кистями и совками в открытом багажном отделении. Наконец угомонился, подошёл к Елизавете, присматривающейся к вытянувшемуся и загоревшему лицу в зеркале заднего вида.
– Там ещё одно сообщение было, – промямлил начальник отряда и положил руку на дверь рядом с её рукой. – Нам с тобой.
Елизавета развернулась, щёки мгновенно побледнели, глаза сузились – сразу стало понятно, как заколотилось её сердце.
– Что случилось? – тон женщины сделался натужно ровным и показался бы мягким, если бы не эти встревоженные глаза, напрягшаяся в повороте шея.
– Ольга. Ольга…
– Что? Что опять? – уже совсем тихо переспросила Елизавета. – «Вот и объяснение: крестик вспомнился неслучайно».
Захар Алексеевич вздохнул и выпалил, наконец:
– Ольга под машину угодила.
Елизавета ахнула:
– Это напасть, Иосиф. На тебе проклятие. Сама-то жива?
– Жива-жива. Что им всем будет? Сказано, дома сиди – так и сиди! – беззлобно шипел Крымский, обходя машину. Сел, включил стартер. Через минуту мотор зарычал. – Надо же, на пятом месяце. Придушу, своими руками придушу. Выкидыш, конечно. Без осложнений. Из больницы на второй день попёрли.
Елизавета сидела тихо, закрыв глаза, всё так же повернувшись к морю, подставив прохладному бризу лицо и шею.
– Всё устроится, Иосиф. Всё обойдется. Ты говорил о горшке.
– Да-да. В конце концов, его решили распилить: полость большая, стенки толстые, на снимке внутри только один полукруглый предмет…
– Не томи. Что это было?
– Глиняный кубок.
– И всё?
– Не всё, дорогая. На кафедре теперь