Пандемия паранойи. Андрей Михайлович Глущук
ныряет в трубу и уже из бетонных колец гулко заканчивает, – От кротов, батенька, от кротов!
– Не ори, – шепчу ему вдогон, – не факт, что нас не слышно.
– Да здесь лужа! – Я слышу всплеск, – спасжилет не предусмотрен?
– Снег тает. Не думал, что сюда попадёт.
– И что дальше? – шепчет Серёга.
– Посмотри: наверху два болта на «барашках». Открути барашки, потом поднимем крышку.
Я жду, когда Серёга справится с крепежом и втискиваюсь к нему в узкий вертикальный лаз. Крышка подаётся тяжело.
– Держи дистанцию! Мы только друзья. – Я в очередной раз убеждаюсь, что на Серёгином юморе Голливуд оставил свой неизгладимый отпечаток.
– Успокойся. Ты не в моём вкусе. – похоже, и на моём тоже. – Давай на «раз-два».
Внезапно я понимаю, что страх и растерянность прошли, едва мы начали что-то делать. Ничто так не лечит нервы, как простая механическая работа.
Люк вместе с тяжёлой, влажной землёй, дёрном и остатками снега медленно сдвигает и открывает серое предрассветное небо.
Когда я заказывал забор, думал, что двухметровый, глухой металлопрофиль – правильный выбор. Заглянуть через него во двор сможет разве что Арвидас Сабонис или Майкл Джордан. В этом смысле я не ошибся. Беда в том, что ни я, ни Серёга до баскетбольных стандартов не доросли.
– И что мы с этой Великой Китайской стеной будем делать? – вопрос риторический. У Серёги уже есть решение, – Ты сверху или я?
– Давай сначала улицу осмотрим. – Мне не нравится ни роль подставки, ни роль надстройки.
Мы выглядываем за угол забора. У калитки, за ещё не растаявшим сугробом, дремлет потрёпанный серенький микроавтобус УАЗ. Рядом с ним строительный балок. Тоже изрядно потрёпанный долгой жизнью и многочисленными переездами. Людей не видно.
– Ну, если эта колымага заводится, мы на ней легко уедем… – Серёга быстро и бесшумно пробегает к сугробу у калитки. Это куча грязного снега – жалкие остатки моей зимней титанической работы. Я растил сугроб с ноября по апрель, расчищая выезд с участка и путь к калитке. Северная сторона, тень от забора и он, на наше счастье, дожил до мая: за ним можно спрятаться, если в балке или машине есть люди. На него можно подняться и заглянуть во двор.
Я пытаюсь добраться до сугроба также стремительно и неслышно как Серёга, но роль ниндзи не для меня. Поскользнувшись на жидкой грязи, шлёпаюсь на чёрный от копоти, пористый снег.
– Тише.
– Извини.
– Ещё скажи: дяденька, я больше не буду.
Мы лежим и слушаем сумерки. Из-за забора доносятся обрывки фраз и приближающиеся шаги. Я не сомневаюсь, что мы успеем добежать до лаза и закрыть крышку раньше, чем нас догонят. Но после этого единственный путь отступления из дома будет закрыт. Я перестаю дышать.
Шаги затихают, кто-то невидимый звенит струёй мочи по металлу забора, удовлетворённо вздыхает и уходит в глубь двора.
– Как ты заведёшь без ключей? – это, наверное, мой самый глупый вопрос за сегодняшнюю