Первая роза Тюдоров, или Белая принцесса. Филиппа Грегори
спросила я.
Она посмотрела куда-то вдаль, вверх по течению реки, словно вода могла принести ей оттуда некий ответ прямо к причалу, с которого свисали мои болтающиеся в воздухе ноги.
– Я пока еще не совсем это поняла, – задумчиво промолвила она, – так что дать тебе точный ответ не могу. Но если Генриху суждено и самому подхватить эту болезнь и умереть, то люди наверняка сочтут это судом Божьим над узурпатором, а потом станут искать наследника Йорков, дабы посадить его на трон.
– А есть ли у нас такой наследник? – спросила я, и тихий голос мой был едва слышен среди плеска воды. – Есть ли у нас настоящий наследник Йорков?
– Конечно: Эдвард Уорик.
Я помолчала, колеблясь, потом все же решилась осторожно спросить:
– Разве у нас нет другого наследника? Более близкого по родству?
Мать, по-прежнему не глядя на меня, незаметно кивнула.
– Неужели мой младший брат Ричард все-таки жив? – задохнулась я.
И снова она лишь молча кивнула, словно даже ветру не решалась доверить ни одного словечка.
– Значит, тебе все-таки удалось его спасти, мама? Он в безопасности? Ты в этом уверена? Он жив? Он в Англии?
Она покачала головой. Потом все же сказала:
– Я давно не имею о нем никаких вестей. Так что ничего не могу сказать наверняка. И уж, конечно, ничего не могу рассказать тебе. Но мы должны по-прежнему молиться за двух сыновей Йорка, за принца Эдуарда и за принца Ричарда, ибо они по-прежнему считаются бесследно пропавшими, и никто пока что не смог нам объяснить, что же с ними сталось в действительности. – Она улыбнулась мне. – И лучше мне не говорить тебе о том, какие надежды еще живы в моей душе, – мягко сказала она. – Кто знает, что принесет нам будущее? Если Генрих Тюдор вдруг умрет…
– А не можешь ли ты пожелать, чтобы он умер? – шепотом спросила я. – Не можешь ли ты сделать так, чтобы и он умер от той болезни, которую принес с собой?
Мать отвернулась, словно прислушиваясь к тому, что говорит ей река.
– Если это он убил моего сына, то он уже и так проклят мною, – ровным тоном промолвила она. – Ты же вместе со мной проклинала убийцу, помнишь? Помнишь, как мы попросили богиню Мелюзину[12], нашу мать-прародительницу, отомстить за нас. Ты помнишь, что мы тогда сказали?
– Точных слов не помню. Помню только ту ночь.
В ту ночь нас с матерью терзали горе и страх; мы уже долгое время прятались в святом убежище, как в тюрьме, и той ночью мой дядя Ричард пришел и сказал матери, что оба ее сына, Эдуард и Ричард, мои любимые братья, исчезли из своих покоев в Тауэре. И той же ночью мы с матерью написали на листке бумаги страшное проклятие, свернули из этого листка кораблик, подожгли его и пустили плыть по реке, а потом смотрели, как он уплывал от нас, догорая на воде.
– Нет, я в точности не помню, что мы тогда говорили, – снова сказала я.
Но она-то помнила! Она помнила каждое слово этого проклятия, самого страшного из всех, какие ей доводилось
Кельтскую богиню вод Мелюзину в средневековой европейской мифологии иногда называют феей. В Европе большой популярностью пользовался авантюрный рыцарский роман «Мелюзина», написанный клириком Жаном из Арраса в конце XIV века. В нем повествуется о попытке богини Мелюзины создать семью с простым смертным и отказаться от волшебства, но в итоге Мелюзина все же была вынуждена покинуть и мужа, и детей и появлялась лишь тогда, когда с кем-нибудь из ее рода случалась беда, так что ее стали считать не только покровительницей семейства, но и предвестницей несчастья.