Умный выстрел. Михаил Нестеров
ерекрестку
…Южнорусская овчарка грызла у моих ног мясную кость, а хозяйка этой лохматой псины стонала, опершись руками о подоконник. Ее голова была ближе к окну, чем голова ее партнера, и я в деталях рассмотрел красивое лицо женщины с прической а-ля Мэрилин Монро и маленькой грудью, как у Натали Портман. Скорее всего, она видела свое отражение в оконном стекле и чаще всего смотрела на свой рот, из которого нашел выход стон и ее разгоряченное дыхание. Казалось, она смотрит внутрь себя, чтобы избежать контакта с внешним миром. И своего партнера она воспринимала только той его частью, которая находилась в ее теле. Сейчас она жила только этим образом, и любой другой изменил бы ее облик. Жизнь оборвется для нее, когда своей соблазнительной грудью она коснется финишной ленты, порвет ее, запутается в ней, а потом она родится заново. Может, к этой ситуации подходило мнение, что человек живет вечно, только не знает этого.
Лишь немного приглушенный розовый свет, отразившийся от стекла, маскировал меня, создавая на своей поверхности зеркальный эффект. Эта потрясающая в своем неповторимом экстазе женщина смотрела на отражение своего лица, но не видела моего. Два лица наложились друг на друга, но об этом знал только один человек – я. Мужчина, стоявший позади нее, не владел даже собой, не говоря уже о теле своей любовницы (ничего особенного: молодой, крепкий, похожий на заводной манекен). Это она имела его, а не наоборот. И она не скажет ему: «Ты был великолепен!» Нет, такие приподнято взволнованные фразы не для нее. Она не умела врать. По этой причине муж заподозрил ее в измене, а мне он это объяснил так: «Понимаете, она перестала смотреть мне в глаза. Мне приходится дважды повторить вопрос, чтобы до нее дошел не смысл вопроса, а то, что он прозвучал вообще, и только тогда она будто просыпается: «Что, дорогой?» И мне приходится спрашивать в третий раз». – «Она называет вас «дорогой»?» – «Вообще-то… не всегда, не каждый раз, понимаете? Это звучит как бы за кадром, но я чувствую эту недосказанность»… Мой клиент был обыкновенным занудой, а такие типы зачастую умничают даже в постели и пытаются показать себя единственными и неповторимыми. Я мог бы дать ему совет: «Будь проще, и она к тебе потянется». Не дал, потому что, собственно, еще не установил факт измены, а только учуял ее – за версту. Отказался от совета и потому, что его жене, однажды свернувшей на сторону, этот поворот понравился и она в конце концов расширит его до нерегулируемого перекрестка. Я судил об этом по статистике, накопленной мною за несколько лет работы частным детективом. Дело не в женщине как таковой. Нельзя одну женщину ставить в пример другой – они этого не выносят. Просто есть диагноз, с которым не поспоришь.
– Ты была великолепна! – Я не сдержался от похвалы в адрес этой задрожавшей в оргазме женщине.
И – натурально обломал кайф ее мужу, остановив запись на своей компактной и матовой (даже линзы не бликовали) видеокамере. Тысячи кристалликов на экране-видоискателе замерли подобно мазкам художника, образуя картину, над названием которой мне еще предстояло поломать голову. А пока что в нее ничего не лезло. Я находился под глубоким впечатлением от спектакля, в котором не нужны были костюмы…
Я отошел в тень кирпичного дома, забыв про собаку-блондинку. Она зарычала на меня и только чудом не вцепилась мне в ногу.
– Нет-нет, – я шепотом успокоил ее, – мне не нужен твой мосол.
Пару дней на работе я тянул резину, чтобы прибавить работе настоящий объем, а затем созвонился с клиентом и назначил место встречи: мой офис, соседствующий с букмекерской конторой. Такое соседство меня устраивало: если позвать на помощь, тотчас прибежит целая толпа, в любое время суток готовая отыграться. Мой клиент – участковый маркшейдер ОАО «Московский метрострой». Одно это заставило меня отказаться копнуть под него поглубже и найти то, что могло меня заинтересовать в дальнейшем: связи, источники информации, все то, на чем строилась моя работа.
Мой кабинет не претерпел изменений с тех пор, как я арендовал его. Точнее, это называлось субарендой, арендатором же был букмекер, он и сдавал мне эти жалкие метры, громко называя их квадратными, за смешные деньги. Чего не скажешь обо мне – в начале каждого месяца, когда приходила пора оплачивать занимаемую площадь, я старался выглядеть серьезным и немного опечаленным. И арендодатель задавал всегда один и тот же вопрос: «Не собираешься уезжать?» В последний раз я ответил вопросом на вопрос: «На лифте, который ты мне сдаешь?»
Василий Вячеславович Чирков явился в срок. Лет сорока, бледный, полный метростроевец мне напомнил чем-то улитку. Пока специалист в горной технике устраивался на стуле, я представил его в защитной каске и набросал на листе бумаги шарж (я хорошо рисовал, мой отец преподавал в художественной школе): улитка в каске, через которую пробиваются рожки-антенны, с пуговицами, пришитыми прямо к телу. Скомкав бумагу, я отправил ее в урну и мысленно наградил себя аплодисментами за этот трехочковый бросок.
В такие вот финальные, как этот, дни я никогда не начинал разговор первым, я давал это право клиенту. И, как правило, слышал одно и то же: «Мои опасения подтвердились?» Еще не было случая в моей практике, чтобы я не сумел отыскать «опасения» клиентов. Этот медлил с вопросом. Я не собирался отказываться