Командир особого взвода. Вадим Шарапов
не может осадить его и поставить на место. Он решительно шагнул вперед и встал между старшиной и Казимиром.
– В чем дело, Нефедов? Я, конечно, понимаю, что вы из особого взвода, но кто вам полномочия дал допросы устраивать? Пусть этим смершевцы занимаются, а ваше дело – ловить всякую нечисть, так?
Секунду Степан Нефедов с непонятным выражением на лице глядел на Васильева. Потом чуть усмехнулся и опустил голову.
– Верно говорите, товарищ лейтенант. Наше дело такое. Стреляй да лови, больше ничего. Разрешите идти?
– Идите, старшина, – внутренне Васильев понимал, что старшина уступил ему только по своей прихоти, но чувство облегчения пересилило, и он повернулся на каблуках, – и вы, рядовой Тхоржевский, идите. Все ясно?
– Так точно! – козырнул Казимир и вскинул ремень винтовки на плечо.
В лесу было прохладно и необычно тихо. Солнце здесь кое-как пробивалось сквозь лапы старых елей, до земли обросшие длинными бородами черного мха. Тхоржевский вспомнил, что в этих местах всегда было мало птиц, непонятно почему. Ни щебета не слышно было, ни гнезд, которые так любят зорить деревенские мальчишки, по пути не попадалось.
Пробираясь по заросшей лесной дороге, по которой еще до войны хуторяне возили товары на ярмарку, он постепенно пришел в хорошее настроение, хотя и мрачнел каждый раз, как вспоминал колючий взгляд старшины. Умный мужик этот Нефедов, ничего не скажешь, лейтенант против него кажется просто пацаном. Казимир невесело улыбнулся, вспомнив, как однажды старшина на спор в одиночку вышел против пятерых своих же, из особого взвода, и как здоровенные мужики мячиками разлетались по траве, когда Нефедов вытворял над ними свои почти неуловимые взглядом приемы. Против такого не попрешь – будешь потом, дурак дураком, лежать вот так же, носом в пыли.
Думая о том, о сем, Казимир и не заметил, как оказался на развилке. Заросшая широкая дорога по-прежнему уходила вперед, зато в сторону от нее тянулась еле видимая тропочка. Не знай он этих лесов сызмальства, так, пожалуй, и не заметил бы. Раздвигая кусты банкой, парень свернул на тропинку и уверенно пошел вперед, одними губами проговаривая про себя странные слова чужого языка, непонятные, но накрепко затверженные с детства. Перед ним заклубился синеватый туман. Хищный, словно бы живой, он тянул свои языки к лицу и холодом пропитывал гимнастерку – но, повинуясь неслышимым словам, расступался, подталкивал в спину, словно бы даже говоря: «Иди! Не бойся!»
Казимир не боялся. Шаг за шагом он пробирался сквозь туман – и вдруг все разом закончилось. Он стоял на залитом солнцем лугу, за спиной высился строй елей, а тропа – чистая, не заросшая – вела к большому, просторно рубленному из толстых бревен дому, огороженному высоким забором. Рядом с домом были понатыканы желтые коробочки ульев. Дедовская пасека. А вот и он сам, разогнул спину от пчельника и смотрит из-под ладони, приставленной козырьком. Как всегда, без накомарника и дымника. «Пчела, она не пуля. Укусит, бывает, да не со зла. А если к ним подход знаешь, так