Командир особого взвода. Вадим Шарапов
Тхоржевский? Могу сказать. Вот что. Особая группа, посланная на этот твой хутор – да, да, чего уставился, можем и мы пройти там, где ты прошел! – вся эта группа при попытке задержания твоих… родственников, была УНИЧТОЖЕНА! Вся! Ты понял, что это значит?!
– А дед и бабушка? – тихо спросил Казимир. Особист несколько мгновений оторопело смотрел на него, запнувшись на полуслове. Потом оскалился, как зверь.
– Деда с бабкой жалеешь? Радуйся, сволочь – не взяли их. Словно сгинули в этих чертовых лесах… И хутор тоже куда-то делся. Глаза отвели. Ничего. Найдем. Это я тебе обещаю, – капитан выплевывал слова как пули, не отводя взгляда от сидящего на стуле рядового, на лице которого медленно появлялась странная улыбка.
Казимир улыбался, широко и спокойно. Он понял, что теперь этот капитан больше не сможет сделать ему ничего плохого. Никогда. Подумав о том, что дед был прав, Тхоржевский рассмеялся и встал со стула.
– А ну, сидеть! – рыкнул особист, отступая на шаг и расстегивая кобуру. Он был озадачен, не понимая, что вдруг случилось с этим тихим узкоплечим солдатом, до сих пор упрямо молчавшем и ни разу не шелохнувшемся во время допроса. – Сидеть, я сказал!
Но рядовой уже шагнул вперед.
– Товарищ капитан, они же вас не трогали. Попросили бы по-хорошему – дед и меда дал бы, и… – что-то такое было в его холодеющих зрачках, что капитан отшатнулся, и последнее слово смазал выстрел.
Падая на пол, рядовой Тхоржевский уже ни о чем не думал. Последнее, что он успел увидеть и услышать – с грохотом распахнувшуюся дверь кабинета, крик: «Ты что делаешь, сука!» – и старшину Нефедова на пороге, с белым, бешеным лицом. Потом пришла смертная тьма.
…Но оказалось, что умирать легко и нисколько не больно, а пистолетная пуля ничуть не страшнее укуса пчелы. Тьма уступила место розовому свету и затихли ангельские перезвоны вокруг – а потом на Казимира повеяло запахом меда и знакомый голос, голос деда Болеслава, произнес:
– Вот и пришло твое время понять, внук.
Тьма навалилась снова. Тьма… мед… голоса… лес… дорога, пролетающая под ногами… туман, который ласково обнял тело и понес высоко над елями, баюкая…
Казимир шел по лесу, машинально сжимая и разжимая кулаки. Руки ныли – сегодня они с дедом весь день тесали бревна для нового дома, который будет стоять рядом с хутором. Его нового дома.
В сумерках Тхоржевский видел хорошо и поэтому издалека заметил неподвижную фигуру, стоявшую на перекрестке двух лесных дорог. Чуть приблизившись, он узнал старшину Степана Нефедова, который молча курил, с прищуром вглядываясь в подходившего Казимира. В руке старшина держал берестяной туесок.
Казимир подошел и встал напротив, тоже не говоря ни слова. Нефедов докурил, бросил окурок в мох и притоптал сапогом. Потом оглядел бывшего солдата с ног до головы – бросил взгляд на выцветшую, перемазанную землей гимнастерку с пулевой дыркой на груди, на отросшие волосы. Кашлянул и поправил фуражку.
– Казимир… Ты прости, коль что не так.