Девятый Дом. Ли Бардуго
снять рубашку, – сказал Дарлингтон. – Я отдам коробку Доуз, и она…
– Я не нравлюсь Доуз.
– Доуз никто не нравится.
Алекс стянула рубашку через голову. Под черным лифчиком показались торчащие, как борозды обработанной пашни, ребра:
– Готово. Не зови Доуз.
Почему она с такой готовностью отдавалась на его милость? Она не боялась или была просто безрассудна? Ни то, ни другое не сулило ей в «Лете» ничего хорошего. Но Дарлингтон склонялся к мысли, что ни одна из его догадок не была верной. Казалось, что теперь Алекс испытывает его, что она бросила ему новый вызов.
– Приличия тебя бы не убили, – сказал он.
– Не хочу рисковать.
– Обычно женщины не раздеваются при мне без предупреждения.
Алекс пожала плечами, и борозды на ее теле зашевелились.
– В следующий раз зажгу сигнальный огонь.
– Было бы неплохо.
Татуировки кольчугой покрывали ее кожу от запястий до плеч и ключиц.
Дарлингтон открыл крышку коробки.
Алекс резко втянула в себя воздух и отпрянула.
– В чем дело? – спросил он.
Она отошла почти в другой конец комнаты.
– Не люблю бабочек.
– Это мотыльки.
Насекомые сидели в коробке ровными рядами. Их мягкие белые крылья подрагивали.
– По фигу.
– Мне нужно, чтобы ты замерла, – сказал он. – Сможешь?
– Зачем?
– Просто доверься мне. Оно того стоит, – Дарлингтон задумался. – Если тебе не понравится, я отвезу тебя и твоих соседок в «Икею».
Алекс смяла рубашку в кулаке:
– А потом отвезешь в пиццерию.
– Ладно.
– А тетушка Айлин купит мне осеннюю одежду.
– Ладно. А теперь иди сюда, трусиха.
Она неуверенно, бочком снова подошла к нему, отводя взгляд от содержимого коробки.
Дарлингтон одного за другим достал мотыльков и бережно посадил их на Алекс – по одному на ее правое запястье, правое предплечье, изгиб локтя, тонкий бицепс, плечо. Проделав то же самое с ее левой рукой, он посадил двух мотыльков на ее ключицы, где изгибались головы двух черных змей. Их языки почти встречались на ее яремной ямке.
– Chabash, – пробормотал Дарлингтон. Мотыльки в унисон взмахнули крыльями. – Uverat, – они снова забили крыльями и начали сереть. – Memash.
С каждым ударом крыльев мотыльки становились темнее, а татуировки начали бледнеть.
Алекс быстро, неровно задышала. Ее зрачки расширились от страха, но, пока мотыльки темнели и чернила исчезали с ее кожи, ее лицо менялось, открывалось. Она распахнула рот.
Алекс видела мертвецов, подумал Дарлингтон. Видела ужасы. Но никогда не видела магии.
Вот почему он это сделал – не из чувства вины или гордости, а потому, что настал момент, которого он ждал: шанс показать кому-то чудо, понаблюдать, как они осознают, что им не лгали, что обещанный им в детстве мир не сказка, от веры