Три билета в кино. Яна Ткачёва
Она была слишком испачкана, не думаю, что стоит попытаться стирать. Я сложил в мусорный пакет.
– А куртка? – я не хотела, чтобы мой голос звучал так по-злому, но не могла себя контролировать.
– Тоже там, – извиняющимся тоном сказал он, а потом будто оправдываясь добавил: – Она полностью убита.
– Ты выкинул?! – не своим голосом заорала я, от напряжения стало больно, но ярость была такой сильной, что боль, вспыхнув на секунду, отступила.
– Нет-нет, спокойно, – он поднял руки, будто защищаясь, и я поняла, что не заметила, как вскочила с места, правая рука сжимала вилку так, что побелели костяшки пальцев.
Жгучая волна прокатилась от макушки до кончиков пальцев. Прекрасно, Василиса. Вот и приступы агрессии. А дальше что? Пырнешь их вилкой в благодарность за помощь? Женя стоял с открытым ртом, а на плите скворчала яичница. Боже, параноидальная истеричка со стажем. Вот кто я. Заставив себя выпустить вилку из рук, я снова села.
– Извините меня. – Ярость схлынула так же быстро, как и поднялась во мне, стало стыдно. Утешало только то, что им еще недолго терпеть меня в своей жизни. – В куртке зашит потайной карман. Там все мои документы, все, что осталось от моей жизни.
Женя вернулся к приготовлению завтрака, его спина была напряженной. Саша же молча встал и вышел в коридор. Мне хотелось провалиться сквозь землю. Вывалив содержимое сковородки на тарелку, Женя присел рядом со мной и ободряюще улыбнулся.
– Все будет хорошо, – пообещал мне он. – Тебя здесь не обидят.
Саша вернулся, неся в руках мою окровавленную куртку и ножницы. Он передал мне верхнюю одежду, а ножницы положил на стол между нами. Я попыталась улыбнуться ему, вложив в эту слабую улыбку все сожаление, которое испытывала. Он кивнул, мол, большое дело, ты чуть не кинулась на нас с вилкой. Это нормально.
Куртка действительно была безнадежно испорчена, но у меня не было других вещей, поэтому я аккуратно вспорола ножницами подкладку, нащупывая острые края пластикового конверта. У меня вырвался вздох. Все было на месте.
– Извини, – я осторожно обратилась к Саше, – могу ли я попросить нитки с иголкой? Я знаю, что вы уже оказали мне доброты больше, чем кто-либо, – нерешительно продолжила я. – Но это моя единственная одежда. Могу ли я постирать ее и высушить? Можно посушить на батарее, чтобы это не заняло много времени.
Они оба недоуменно смотрели на меня, Саша даже брови приподнял. Передо мной остывала яичница, а в горле стоял ком, я чувствовала, что горячие слезы вот-вот польются по щекам. Меня немного пугало то, как быстро я перескакивала с безразличия и чувства пустоты к ярости, затем стыду и чувству вины, а потом к желанию плакать.
– Я имею в виду, что не уверена, что до посещения больницы все успеет высохнуть, – пояснила я. – Не хотелось бы беспокоить вас больше, чем я уже это сделала.
– Ой да ладно тебе! – Женя мягко освободил мои руки от грязной рваной куртки и, переглянувшись с Сашей, кинул ее на пол. Я было дернулась от его прикосновения, но оно было комфортным,