Если бы мы были злодеями. М. Л. Рио
очереди, и к тому моменту мы настолько оцепенели от глубочайшей неуверенности в себе, что мои фразы о том, будто я – самый бесталанный человек в нашей труппе, похоже, никого не удивили. Я не мог найти у себя ни одной сильной стороны и сказал об этом, но Джеймс оборвал меня, заявив: «Оливер, ты наименее тщеславный и самый симпатичный из нас, и, если честно, это, наверное, важнее таланта». Я вспыхнул, перестал мямлить и наконец замолчал, одновременно смущенный и польщенный такой мыслью.
Тогда я не сомневался, что он – единственный, кто так считал. Забавно, но в ту минуту никто не стал с ним спорить.
Шестнадцатого октября мы заняли свои обычные места в галерее, тогда как Фредерик принялся заваривать чай. Снаружи стоял прекрасный осенний день, заставивший деревья вокруг озера пылать красками. Вспышки цвета – рыжевато-оранжевого, сернисто-желтого, ярко-красного – мерцали, отражаясь на поверхности воды. Джеймс стоял рядом со мной.
Он выглянул в окно и сказал:
– Очевидно, Гвендолин и профессор Йейтс на занятиях по живописи варят сценическую кровь, чтобы разбрызгивать ее по всему пляжу.
Я поморщился.
– Не смешно.
За две недели до этого мы оставили изучение «Цезаря» и перешли к «Макбету». Однако в тот день, когда Фредерик начал объяснять нам структуру трагедии, мы не смогли сдержаться и не процитировать реплику из «Цезаря», и то, что началось как простое обсуждение, вскоре переросло в спор.
– Нет, вы неправильно поняли, – произнес Александр, нетерпеливо отбрасывая волосы с лица. – Я говорил, что трагическая структура, как мы видим ее в «Макбете», превращает «Цезаря» в теленовеллу.
– Какого черта это значит? – спросила Мередит.
– Пожалуйста, не ругайся, Мередит, – мягко сказал Фредерик.
Рен выпрямилась (она сидела на полу) и осторожно поставила чашку на блюдце, стоявшее между ее коленей.
– А я как раз понимаю, – оживилась она.
– Тогда ты объяснишь всем остальным, не так ли? – Ричард.
– Макбет – хрестоматийный трагический герой.
– Трагический порок. Честолюбец. – Филиппа.
– Апчхи! – Я.
– А его жена – хрестоматийная злодейка трагедии, – добавил Джеймс, переводя взгляд с Рен на Филиппу, словно вымаливая у них согласие. – В отличие от Макбета, она не испытывает ни малейших угрызений совести по поводу убийства Дункана, что создает почву для любого другого злодеяния, которое они совершат.
Мередит пожала плечами, лениво теребя прядь волос.
– Тогда в чем разница? – скептически спросила она. – Это тот же Цезарь. Брут и Кассий убивают Цезаря, чем предопределяют дальнейшую катастрофу.
Рен захлопала ресницами и ответила – несколько удивленно:
– Но они же не злодеи? Ну… Кассий, возможно, зато Брут делает все на благо Рима.
– «Не потому, что я любил Цезаря менее, но потому, что я любил Рим более»[23], – процитировал Джеймс.
– Такова твоя точка зрения, Рен? –
Вильям Шекспир. «Юлий Цезарь» (Пер. А. Фета).