Гость внутри. Алексей Гравицкий
начал я. – Ну…
– После поговорим, – отрезал он. – В изолятор.
Меня подхватили сзади сильные руки санитаров.
Сопротивляться я даже не пытался. Одно из первых правил находящегося в психушке человека – не оказывать сопротивления при «задержании». Только хуже будет.
Перед моими глазами стремительно понеслись черно-белые квадраты коридорного линолеума. Закружилась голова.
На полпути к изолятору нас догнал голос Андрея Петровича:
– И анализ крови сделайте! Я хочу точно знать!
По пути меня затащили в процедурную, положили на обитую клеенкой кушетку и начали колоть иголками. Я терпел. А чего еще сделаешь?
Подождав окончания всех необходимых экзекуций, санитары подхватили меня и поволокли в «одиночку для буйных». Бросили там на пол и неслышно затворили за собой дверь.
Мягкий, ватно-поролоновый пол бережно принял мое тело.
Крепко зажмурившись, я всеми силами старался оттянуть этот неотвратимый миг, когда буду вынужден открыть глаза и обозреть доставшееся помещение, понять, что нахожусь в большом и комфортабельном гробу. Комната полтора метра в ширину и два с половиной метра в длину. Сказочное помещение, где страх клаустрофобии успокаивает даже самых буйных безумцев.
Однако вечно лежать лицом вниз не будешь, и я медленно перевернулся. Открыл глаза, стараясь дышать как можно глубже. Локоть слегка побаливал от цепких пальцев медсестры, делавшей анализ крови.
Мягкие стены. Безликие. Кажется, что они медленно сдвигаются, незаметно для глаз, за твоей спиной! Я резко обернулся, и в тот же миг стена, на которую я посмотрел, отодвинулась на «честное» расстояние. Сзади что-то приближалось. Мягкое. Удушающее. Истерика нарастала, заполняя все пространство моей головы. Страшно хотелось что-то делать. Вскочить, колотить руками в обитую мягким дверь, расцарапывать брезент, биться головой об упругие стены! Однако именно этого делать было нельзя. Именно этого ждало от меня притаившееся в этой комнате сумасшествие. Ведь каждый сантиметр этих нежных, как взгляд наркодилера при первой «демонстрационной» продаже, стен был пропитан безумием, заглушенными криками, мольбами, болью сорванных ногтей… Стены только того и ждут, чтобы я повелся на провокацию, кинулся на них, и тогда… Тогда уже не будет пощады, тогда они навалятся на меня, чтобы задавить, вытянуть воздух из легких вместе с криком, лишить меня голоса. Комната хочет, чтобы я сорвался. Тогда пытка будет продолжаться вечно, без смерти, без дыхания, без жизни. Всегда!..
Сцепив зубы, я с усилием закрыл глаза и начал медленно считать до десяти. Потом до двадцати. Потом до ста… Осторожно, словно сапер, подбирался я к мине-истерии. Чтобы обезвредить, чтобы ликвидировать, не дать ей разорвать меня на части. Приблизительно на пятидесяти семи я осторожно разрыл вокруг нее песок. Где-то на семидесяти я прикоснулся к детонатору голыми, чувствительными пальцами, и это прикосновение заставило меня задрожать. На цифре восемьдесят три я сделал последний оборот и со скоростью