Гость внутри. Алексей Гравицкий
Уже к старости, наверное, умом подвинулся. И говорит, человек этот не свободен. Так вот передай ему, что наивысшая истина и сила в свободе от себя самого. И если есть у того человека миссия, то пусть он освободится от нее, как от себя.
– Сказки какие-то, – пробормотал Алексей. – Кому передать-то велел?
– Не сказал! – торжественно ответил Василий Игоревич. – Представляешь, дуристика какая. Меня, моремана, позвал, передай, мол, и не сказал кому. Встретишь и передашь. Так у тебя на судьбе написано, а чему быть, того не миновать. Ученики вокруг него суетятся. Торжественный момент. А я стою столбом, как дурак. Ни черта не понимаю. Ну, сказал, что передам, мол. Попрощался и ушел.
– И чего теперь?
– Теперь, – попутчик открыл дверь тамбура и выскользнул в коридор, – теперь пошли коньяк пить.
– Да ладно! – воскликнул Алексей, выскакивая следом. – Давай рассказывай! Так не честно!
Василий только прихохатывал.
– Как я тебя завел-то, а?
– Терпеть не могу таких историй. Придумали все, наверное.
– Если бы придумывал, то уж поумнее сложил. А так все правда.
– Ну а теперь чего?
– Теперь самое интересно. Теперь, – он хлопнул рюмку коньяку, не дожидаясь Алексея, – я всем рассказываю эту дурацкую историю. Знаешь, мало ли, этот японец не врал. Вдруг тот самый человек мне попадется.
– И чего произойдет?
– Бог его знает. Может, произойдет. А может, и нет. Ты пей.
4
Алексей Беляев. 20 лет. Воспоминания
Вокзал принял его серой промозглой хмарью. Моросило, дуло, пробирало до костей. Алексей поежился и, не торопясь, пошел вдоль поезда к зданию вокзала. Не то чтобы ему некуда было торопиться, нет. Домой, к родителям, друзьям, Танюшке, которая в последнее время почему-то перестала писать, хотелось очень, но родной, так давно не виденный город не давал вприпрыжку поскакать до дому.
Беляев неспешно добрел до конца платформы, вдыхая полной грудью сырой, пронзительно холодный, ни с чем не сравнимый питерский воздух. Этого хватило. «Больше никаких остановок», – решил он и метнулся в подземку, люди вырастали прямо под ногами, их приходилось распихивать, толкаться, наступать на чьи-то ноги. Алексея затягивало все глубже и глубже в толпу, из которой он пытался вырваться. Сжимало со всех сторон, кто-то противно дышал в затылок луком и перегаром. Все эти люди, словно нарочно, становились у него на пути, отдаляя возвращение домой. Алексей, задыхаясь в человеческом смраде подземки, рванулся и…
И вот он уже на улице. Надо было ехать поверху. Там, внизу, все было слишком чужое. Удивительно, но раньше Алексей этого как-то не замечал.
Дальше потянулась череда улочек – иногда симпатичных, иногда довольно страшненьких. Улочки сменялись улицами, проспектами. Таких широких, просторных проспектов нет, пожалуй, нигде. Разве что в стольном граде Москве, да и то какие там проспекты? Забитые грязными потоками чадащих машин, суетливыми пешеходами, что бороздят носами землю, будто копеечку потеряли.