Агиология. Е. Н. Никулина
высоким риторическим стилем, имеет не исторический или психологический, а нравственно-назидательный характер, описывает не столько внешние факты биографии, сколько идеальный образ святого[85].
Существуют житийные каноны для каждого лика святых. И это не случайно. Единообразие житийного описания обусловлено не литературными жанровыми особенностями, а самой жизнью, имеет своим источником единообразие подвига. Зная, к какому лику (мученическому, святительскому, преподобническому) принадлежит подвижник, мы можем предугадать и в общих чертах представить его путь к святости, его подвиг.
Канонизация формы и содержания жития нисколько не стесняет авторскую индивидуальность и творчество агиографа. Канон в средневековой литературе ни в коей мере не являлся аналогом штампа, поскольку свобода творчества не мыслилась вне определенных рамок, вне типических черт и нравственных схем, определяемых представлениями о христианском идеале.
Важно понять, что каноническое житие изображает человека в его святости, поэтому оно, как правило, не говорит о грехах и ошибках подвижника, подобно тому, как на иконе святой изображается в своем «итоговом» (преображенном, прославленном, бесстрастном) состоянии, которое явилось плодом его жизненного подвига. А тернистый путь этого подвига с неизбежными для каждого человека согрешениями в иконе остается как бы «за кадром». Приблизительно то же самое мы видим и в житиях. В византийской и древнерусской агиографии святой представлен изначально безгрешным, с детства преуспевающим только в добродетелях. Его естественные немощи и грехи не упомянуты, поскольку они не являются предметом нашего назидания (образцом для подражания) и причиной нашего молитвенного обращения к святому, – ведь мы молимся ему как сосуду Святого Духа, предстателю перед Богом, достигшему вершин доброделания.
Но из этого правила есть исключения. О грехах святого канон позволяет говорить при описании его жизни до обращения в христианство или до вступления на путь подвижничества, чтобы тем самым еще более оттенить его добродетели после обращения, чтобы показать, что на вершины святости можно подняться даже из самых глубин порока. Примерами этому могут послужить достаточно подробные описания греховной жизни прп. Марии Египетской и мч. Вонифатия до их обращения ко Христу. В житии могут описываться искушения святого, его немощи, сомнение в своих силах, уныние, даже падения и после его обращения. Но делается это исключительно с назидательной целью, чтобы показать, почему подвижник пал и как он восстал от своего падения[86].
Итак, житие не ставит своей целью исчерпывающе пересказать биографию, как икона не стремится передать абсолютное портретное сходство. У него, как и у иконы, совершенно другая задача. Житие рисует духовный портрет святого, рассказывает о его пути к святости, о типе его подвига.
Достоверность агиографического повествования подтверждает
Например, «Жизнь и деяния блаженного Симеона Столпника» начинается такими словами: «Дивное и невиданное чудо произошло в наши дни.
Св. Симеон Метафраст «Жизнь и деяния святого отца Николая» заканчивает так: «Таковы были, Николай, дары Божии, таковы воздаяния за твои труды, таковы награды за подвиги в сей жизни (речь идет о чудесах Святителя. –
Примеры повествований такого рода мы видим еще в Ветхом Завете. Самый известный пример – св. царь Давид, покаяние которого десятки веков является образцом духовного восстания от падения.
В Печерском патерике рассказывается о юном иноке Никите, который, несмотря на запрет игумена, ушел в затвор, желая сподобиться дара чудотворения. Там он уже через несколько дней впал в прелесть, приняв лукавого духа за Ангела. Никита, по бесовскому действию, стал пророчествовать, знал наизусть почти все Ветхозаветные книги, но ничего не хотел слышать о Новом Завете. Исцелился он по молитвам печерских старцев и, после возвращения на путь правильного подвижничества (в послушании и смирении), достиг высокой степени духовного совершенства, а впоследствии даже стал епископом Новгородским (память 31 января).
В «Лавсаике» ей. Палладия также упомянуты подвижники, «которые, достигши до самой высокой добродетели, по высокомерию и тщеславию низверглись в самую глубокую бездну, на дно адово, и приобретенные долговременными и многими трудами… совершенства подвижнические от гордости и надмения потеряли в одно мгновение, но благодатию Спасителя нашего… возвратились к прежней добродетельной жизни»