Смотри, я падаю. Монс Каллентофт
Ванесса встряхивает пакеты с чипсами, чтобы те снова стали пузатыми, как новые. Одна из проституток с верхнего этажа над рестораном приезжает на работу, паркует свой красный мопед между двумя машинами, здоровается с мужиками в баре, слегка выпячивает грудь, чтобы их порадовать, и исчезает в парадной семиэтажного дома.
Никто не ездит в отпуск. Ни у кого на это нет денег. Если куда-то едут, то едут домой, к родственникам. Все всегда дома в какое-нибудь время суток. Все знают всех, и благодаря этому у них хватает ума понять тех, кто не хочет знать вообще никого. Они думают, что он, швед, el Sueco, один из тех, кто стремится к одиночеству, несмотря на то, что ему хотелось бы быть одним из них, по-настоящему, но они его таким не считают, они знают, кто он, почему он здесь, и они его жалеют. Он их не пугает, но его судьба пугает их, да и что бы они могли ему сказать?
Они знают, что ничего нового не произошло и не выяснилось.
Они не хотят, чтобы им напоминали о грусти и тоске, которую они носят в сердцах, им хватает своих забот, они могут мысленно убежать от него и от Эммы, но не могут это совершать каждый божий день, ни у кого нет на это сил, а уж у него самого меньше всех.
В семье Адаме начинается драка, крики и плач. Отключись. Позвони в социальную службу.
Однако в этот вечер они быстро затихают и скоро опять смеются все вместе.
Тим хочет спать, идет в ванную, достает из ржавой настенной аптечки упаковку Stesolid[21], берет одну таблетку, пытаясь не смотреть на себя в зеркало и стараясь сосредоточиться на вони из канализации, которая просачивается из клоак города, перегруженных в разгар туристического сезона. Система, рассчитанная на четыреста тысяч местных жителей, пытается справиться с естественными нуждами двух миллионов человек, и эта мысль заставляет его побыстрее уйти из ванной комнаты.
Кровать под ним проседает, как море, разделенное пополам, пружины вонзаются в спину, он тянется за пультом, включает вентилятор под потолком, и вскоре тот, как вращающиеся врата в рай, охлаждает тех, кому путь в рай заказан, кому дорога одна – вниз, в ад, в настоящую геенну огненную, где они разогреются до того, что воспламенятся сами.
Химия разбирает его мозг на части. Слова отделяются друг от друга, не успев оформиться в мысль, он превращается в ничто, чуть большее, чем разрозненные потоки слов, которые пугаются друг друга, а вентилятор разбрасывает буквы по темной комнате, пицца, крик, дети, изнасилование, захват за горло, слова превращаются в белую пыль, летают в воздухе, слова мексиканца, твои слова, Эмма, их не уловить, они неправильно написаны, «pa pa, U watch me»[22], он делает выдох, и с воздухом все исчезает.
В доме совершенно тихо, когда Тим просыпается спустя несколько часов. Темнота улеглась за окном, и через шторы с улицы просачиваются только несколько лучиков света.
Он помнит, куда ему надо идти.
Duty time[23].
Он надевает бежевый льняной костюм, белую рубашку, серые сандалии-эспадрильи. Расчесывает рукой свои светлые
Седативный препарат (
Па па, смотри (
Дежурство (