Все это время. Рейчел Липпинкотт
кинотеатра распахиваются, и внутрь входит пожилой мужчина. Объемные черные буквы, размещенные на козырьке над входом, призывно манят, приглашают зайти.
Я ковыляю к билетной кассе и покупаю билет на ближайший сеанс, даже не потрудившись узнать, что именно будут показывать. Какая разница.
В зале сидят человек десять или около того – решили поискать здесь спасения от полуденной летней жары, каждый зритель устроился на большом расстоянии от соседей, но я никого не узнаю. Взгляд мой падает на юную парочку: парень с девушкой, хихикая, устраиваются в самом дальнем ряду, держатся за руки. Выбираю место так, чтобы оказаться как можно дальше от них.
Уже через минуту гаснет свет, и я равнодушно гляжу на экран, наблюдаю, как персонажи отыгрывают одну сцену за другой, но совершенно не слежу за перипетиями сюжета. Разум упорно цепляется за боль в ноге, саднящую мозоль под мышкой, тот факт, что Кимберли не сидит рядом со мной, не высказывает мне шепотом на ухо свои догадки касательно концовки фильма. Она почти всегда предугадывала, какой будет развязка, и лишала меня половины удовольствия от просмотра.
Какой-то парень, сидящий в центре моего ряда, издает утробный смешок, выдергивая меня из мрачной задумчивости; я осознаю, что безуспешно пытаюсь выпрямить ногу, а мое пребывание здесь – просто пустая трата времени.
Всё на свете – одна большая трата времени.
Схватив костыли, я переношу на них вес своего тела, поднимаюсь со скрипучего красного кресла и ухожу, по дороге выбросив почти полный стакан попкорна в мусорку.
Когда я наконец возвращаюсь домой, всё мое тело горит огнем, а футболка насквозь промокла от пота.
Стою на крыльце, моя рука сжимает дверную ручку, а грудь судорожно поднимается и опускается. Захожу внутрь.
Останавливаюсь в прихожей, заглядываю в гостиную: мама вскакивает с дивана, уголки ее губ опущены, между бровями залегла глубокая складка.
– Я так за тебя волновалась…
– Со мной всё прекрасно, – перебиваю я.
Вместо того чтобы прозвучать спокойно и уверенно, мой голос дрожит и хрипит. Это почти плач.
Деревянный пол скрипит: мама подходит ко мне и отдает мой мобильный. На экране отображается серия пропущенных звонков и непрочитанных сообщений.
– Ты ушел, не взяв свой телефон. Я не могла тебе позвонить, узнать, не случилось ли чего.
Выхватываю телефон у нее из рук, прохожу мимо, направляясь к двери в подвал, но затем взгляд мой упирается в висящую на стене фотографию. Снимок был сделан летом, вскоре после смерти папы, на фото мы с мамой: она обнимает меня, а я беззубо улыбаюсь в камеру. Вот только на этот раз я вижу, что скрывается за ее улыбкой. Теперь это чувство мне знакомо. Потеря.
Поворачиваюсь и обнимаю маму, вдыхаю знакомый аромат ее духов.
Когда ее руки меня обнимают – те самые руки, которыми она прижимала меня к груди тем летом – я отчаянно моргаю, чтобы не разрыдаться.
Поспешно высвобождаюсь и тороплюсь к себе в комнату; дыхание вырывается из груди прерывистыми