Дань псам. Том 2. Стивен Эриксон
объятьях.
Он же с облегчением нам улыбнулся
И сказал, что найденный им юный мир
Отныне наш.
Тогда мы взглянули на него, словно великие боги,
Прикинули, сколько нежданных даров нас ждет.
Обнажили ножи,
Храбро и гордо отрезали себе кусок за куском.
Каждый получил еще кровоточащую долю
И насытился.
Когда ничего не осталось, он заплакал,
Отшатнулся с болью и печалью в глазах,
Опустил руки.
Но волки обгладывают до костей любой мир,
Мы лишь обнажили свою истинную природу.
Во всей невинности
Мы уверяли, что скромны в своей чистоте,
Однако он отвернулся и не слышал нас.
А во рту горчило.
И когда в наши жилы проник яд предательства,
Мы увидели, как он уходит, за лигу и дальше
В одиночестве.
Он скорбно отказался от нашей доброты,
Радостно предал смерти нас, неразумных,
Ужаленных змеем.
Огромные рессоры прогнулись чуть ли не до земли, но оглушительный удар все же смягчили. Когда вслед за этим гигантский экипаж снова швырнуло вверх, Остряк краем глаза заметил, как один из братьев Валунов, не удержавшись за поручень, кубарем взмыл в мутный воздух. Он бешено размахивал руками и брыкался, а на лице его застыло выражение крайнего изумления.
Полет прервал туго натянувшийся страховочный ремень – оказалось, что Валун все же привязался, правда, лишь за лодыжку. Придурок спикировал вниз и исчез из виду.
Лошади дико ржали и плескали гривами, бешено несясь вперед по неровной каменистой почве. Темные фигуры у них под копытами приглушенно вскрикивали, фургон же, переезжая очередное тело, мерзко сотрясался.
Прямо над ухом кто-то громко заорал, и Остряк, извернувшись на своем посту на крыше фургона, увидел второго Валуна, Юлу, который изо всех сил тянул за ремень. Над краем крыши появилась голая – мокасин куда-то подевался – ступня с узловатыми пальцами, растопыренными, словно бы ее обладатель пытался уцепиться за ветку. За ней последовали голень и шишковатое колено. Мгновение спустя Амба сумел ухватиться руками за край крыши и вытянул себя наверх. При этом еще и непонятно чему ухмыляясь.
Фургон Тригалльской гильдии несся сквозь полумрак, пробиваясь через бурлящую людскую массу. Он резал ее, словно рассекающий бушующие волны корабль, а из драных рукавов к нему тянулись, пытаясь за что-нибудь ухватиться, гнилые руки. Для некоторых попытка оканчивалась лишь тем, что конечности вырывало из суставов. Других сшибало с ног и волокло следом – эти начинали карабкаться повыше в поисках лучшей опоры.
Сразу же сделалось ясным, в чем, собственно, заключается основная функция пайщиков. Сладкая Маета – низенькая, полноватая, улыбчивая женщина – оскалилась, взвыла и шарахнула топором по тянущейся к ним лапе. Кости хрустнули, словно спички, а она с воплем пнула прямо в иссушенную гримасничающую морду, да так сильно, что башка слетела с плеч.
Будь прокляты эти покойники – они пробивались сейчас через целое море оживших трупов, и чувство было такое, что каждый из них тоже не прочь прокатиться.
Рядом