Нежить Пржевальского. Туркестанское фэнтези. 1-я книга серии. Злой Букинист
Верный
Ждали нашествия кокандской конницы, но объявился Пржевальский, и о кокандцах сразу забыли. Отцы почтенных семейств засобирались в дорогу – прятать дочерей на дальних талгарских дачах. Казаки на кордонной службе, гадали, в какую новую авантюру впутает их сумасбродство великого путешественника.
Главный архитектор Верного, обрусевший француз Поль Гурдэ, настраивался к отпору. За Пржевальским водилось, как выпьет, сейчас же к нему с идеями: – Павел Васильевич, голубчик, что это у вас за улица Арычная? Совсем не звучит. Давайте сделаем ее Пржевальской!
Городской же архивариус, глубокий уже старик, открыл журнал и напротив аккуратно выведенной даты – десятое мая тысяча восемьсот восемьдесят седьмого года, оставил потомкам запись: нашествие Пржевальского на город Верный.
***
Но где же Пржевальский?
Да, вот он, черноусый красавец в мундире генерального штаба, сбивает с себя белую дорожную пыль на крыльце губернаторского дома. Косматая бурка, заботливо обнимает великого путешественника за плечи, синие кавалерийские штаны, заправлены в мягкие монгольские сапожки без каблуков.
После крайнего похода в Тибет, Николай Михайлович завел моду на ездовых быков, от коня отказался совсем и держит теперь под седлом смирного тибетского яка. Пока дежурный пристраивал яка в конюшню к нервным казачьим лошадям, Пржевальский прочел короткую записку от генерал-губернатора Колпаковского: «Приезд Ваш доставил большую радость. Садитесь в пролетку. Жду на даче».
Сев в пролетку, которую действительно, тут же подали к крыльцу, великий путешественник спросил возницу:
– Далеко ли до губернаторской дачи?
– Рукой подать, ваш благородие, – отвечал дружелюбный кучер, – В Бутаковском ущелье, домчимся туда за полчаса.
– Не ты ли меня катал в прошлый раз по городу?
– Я, ваше благородие. Прикажете по пути в рюмочную?
Николай Михайлович вздохнул.
– Нет, гони на дачу.
Пржевальский не шутит с дежурными казаками, не задирает прохожих, не пьян с утра. Взгляд его рассеян, руки прижимают к груди переметную суму, которую он бережно снял с яка. За этим стоит какая-то тайна.
***
Вечером, на веранде губернаторской дачи, пили душистый, заваренный с мятой чай и обжигались горячими баурсаками. Николай Михайлович рассказывал другу о хождении в страну Тибет и доставал из карманов гостинцы: тибетские свистульки из человеческих костей, фанты с предсказаниями от ламы, и, конечно, тибетский чай.
От последнего гостинца, Колпаковский, неравнодушный к хорошему чаю, пришел в восторг.
– Вы его попробуйте заварить по-тибетски, – посоветовал великий путешественник.
– Это как? – заинтересовался губернатор.
Пржевальский открыл путевой дневник, который всегда держал под рукой, поплевал на пальцы и начал бегло листать исписанные страницы в поисках нужной.
– Записывайте, – сказал он, вычитывая из дневника рецепт, – Значит так… залить кипятком, довести до кипения, налить в пиалу и добавить по вкусу соль, прогорклое масло, жирное молоко и помет. Очень, знаете ли, бодрит! Записали?
– Я запомнил, – сказал Колпаковский, – Правда, не уверен, что когда-нибудь это попробую…
– Тю-тю-тю, – насмешливо сказал Пржевальский, – Какие мы брезгливые. В жизни, Герасим Лексеич, нужно пробовать все! Я вот вчера попробовал насвай, интересные ощущения, но спорные, хотите послушать? Я все записал в дневник.
Как все путешественники, Пржевальский вел путевой дневник. Писал он много и с удовольствием, пользуясь в походе каждым привалом и вынужденным бездельем во время степных буранов или проверки подорожных бумаг. Со временем дневник стал его настоящей страстью, а некогда сухие научные заметки превратилась в увлекательный приключенческий роман.
– Погодите-ка, – сказал Колпаковский, – Но ведь про насвай уже написали.
– Кто написал? – ревниво спросил Пржевальский.
– Верещагин! В своих «Туркестанских записках».
Пржевальский поморщился, нашел страницу с описанием насвая, вырвал ее из дневника и скомкал.
– Не люблю повторяться, – сказал он губернатору.
«Зачем я сказал ему про Верещагина? – с запоздалым раскаянием подумал добрая душа – Герасим Алексеевич, – Хорошо, что страницу вырвал, мог ведь и весь дневник в печке спалить сгоряча…»
Желая загладить вину, губернатор потянулся за жестяной коробочкой.
– А, давайте табачком побалуемся, – сказал он Пржевальскому, – Всяко лучше, чем ваш насвай.
Достав из коробочки табак, Колпаковский набил им длиннющие калмыцкие трубки, украшенные беличьими хвостами, одну трубку передал Николаю Михайловичу и долго раскуривал свою от прогоревшей до пальцев