Аврал. Разное. Любовь Александровна Гребнева
робот в современном ужастике. Кто (или что) движет им? Или это убийство было и вправду запрограммировано заранее в некоей Матрице?
Совсем недавно прошумел на наших экранах этот суперхит в трёх частях: «Матрица – запуск», «Матрица – перезагрузка» и «Матрица – революция». И как-то сразу понятие «Матрица» приобрело очень широкий смысл. Я буду привлекать его и дальше, говоря об «Онегине». Могут сказать, что это неправомерно, поскольку при Пушкине не было компьютеров. Да, компьютеров, конечно, не было, а вот Матрица была. Она была всегда, если под этим понимать реальность иного плана, где обнажается сокровенный смысл происходящего в нашем, осязаемом, мире.
Например, Татьяна Ларина ходила в «Матрицу» с помощью вот таких нехитрых приспособлений:
Татьяна, по совету няни
Сбираясь ночью ворожить,
Тихонько приказала в бане
На два прибора стол накрыть.
…
А под подушкою пуховой
Девичье зеркало лежит.
Утихло всё. Татьяна спит.
И вот что ей открылось в той реальности:
Спор громче, громче; вдруг Евгений
Хватает длинный нож – и вмиг
Повержен Ленский; страшно тени
Сгустились; нестерпимый крик
Раздался… хижина шатнулась…
Таким образом Татьяна, сама того не зная, «считала» из пространства какой-то незримый и непримиримый спор между Онегиным и Ленским.
Попробуем же проследить отношения между героями романа с самого начала и как можно внимательнее.
2.
Вот Евгений поселился в деревне. Конечно, «и в деревне скука та же», но здесь ему, наконец, удалось создать себе подобие душевного комфорта, насколько это возможно для него – знающего насквозь и жизнь, и людей, и насколько неприглядно то и другое: «Тому уж нет очарований…»
И только где-то, в самой серёдке существа, на нелегальном положении, ещё жило смутное подозрение, что есть и какая-то другая жизнь, которой он не знает. (А может быть, когда-то знал?) Однако это подозрение (по выражению Пушкина – «роптанье вечное души») совершенно ни к чему для человека, намеренного отбывать свой срок в этом мире по возможности спокойно, без стрессов, с удобствами и даже с некоторыми маленькими удовольствиями. И потому «роптанье» надёжно заблокировано размеренным образом жизни, кругом чтения, а главное – нерушимым бастионом своего менталитета. Такое существование Онегин привык называть свободой.
И вот появляется Ленский – единственный достойный Евгения собеседник в этом медвежьем углу. Со школьных лет памятны строки, завершающие характеристику этого юноши:
Красавец в полном цвете лет,
Поклонник Канта и поэт.
Расшифруем. Красавец – это понятно. Поэт – это который пишет стихи. А что такое «поклонник Канта»? Несла ли музыка этих слов какой-нибудь смысл для нас тогдашних, 14- и 15-летних? Нет. А теперь? Смущённое кряхтение.
Вернёмся